Я делаю первый шаг по заснеженной земле, он так приятно хрустит. У нас на базе освещение довольно тусклое, так что выход на поверхность для нас и впрямь, как попадание в чужеземный мир. Здесь все другое: воздух, свет, запахи, ветер и, конечно же, правила. Отныне это – вотчина врага. Поначалу мы прислушиваемся, вглядываемся вдаль, крадемся, как гусеницы, вкладывая четыре шага в один метр. Но каждый последующий метр дается уже смелее, пока глаза привыкают к ослепительной белизне искрящегося снега, к яркому голубому зимнему небу. Вскоре мы переходим на нормальный шаг, не отрывая взгляда от планшетов на руках, на которые тепловизоры и датчики движения передают сигналы о перемещении любых объектов крупнее белки.
Отследить кровососов можно двумя способами: тепловизором, если объект находится в активном поиске, и датчиком движения, когда кровосос только вышел из спячки и кровь еще не успела прогреть его пробудившееся тело. Навык распознавать их состояние всего лишь по точкам на экране приходит с опытом. Проблема наших датчиков в том, что они не отличают сигналы крупных животных, типа волков или лосей, от сигналов кровососов. Не думаю, что это вообще возможно. Но проблема очевидна – мы боимся каждой пикающей точки на экране.
Когда первый стресс от пребывания на поверхности немного утихает, мы уже на удалении километра от ворот базы. Видеокамеры на турелях жужжат при поворотах, верно следя за нами своими яркими красными глазами. Сейчас Назгулы – верные псы Падальщиков. И скоро мы почувствуем себя немного увереннее и уже сможем получать легкое наслаждение от прогулки на враждебном открытом воздухе.
– Тормунд, держись северо-западного коридора номер двадцать три, – слышится в наушнике хриплый голос Трухиной, чей акцент очень напоминает Ляжкин.
Фунчоза посылает воздушный поцелуй одной из видеокамер и отвечает:
– Да, пупсик!
Генералитет уже давно привык к его социопатической личности. Фунчоза ведет отряды в нужный коридор, сформированный ровными рядами турелей.
Все вокруг кажется и чужим и родным одновременно. Не знаю, как это объяснить. Звучит странно, понимаю. Но так оно и есть. Я не живу в этом красочном многозвучном ароматном мире. Металлические стены и запах влажности мне роднее, нежели бескрайние лесные массивы и степи до горизонта. Но где-то глубоко внутри сидит другой Тони, который так рвется воспарить к ватным облакам, словно там его дом. Уже четыре года избитых маршрутов я не могу перестать поражаться гигантским размерам этого мира. Здесь нет пределов. Нет лимитов. Нет бетонных коридоров, за границы которых не заступишь. Новобранцы часто спрашивают меня, чем пахнет мир снаружи. Я отвечаю – свободой. А чем пахнет свобода? – спрашивают тогда они. И я отвечаю: страхом ее потерять.