Тут уже народ не выдержал. Видя, что конвоир настроен благодушно, люди оживились. Со всех сторон посыпались вопросы. Больше всего моих товарищей по несчастью беспокоило, куда же нас везут. Некоторые, как и я, волновались за близких. На все вопросы синие мундиры огрызались, пара самых любопытных пассажиров получили прикладом по лицу, после чего вопросы прекратились. Потянулось ожидание. Я с ужасом представил, сколько часов пришлось бы просидеть в неизвестности, если бы я попался конвоирам несколькими часами раньше. Думаю, те, кому не повезло попасть в первый вагон просидели взаперти без воды и еды не меньше шести часов – пугающая перспектива.
– Не к добру это, – прошептал кто-то у меня за спиной. – Какие-то они больно вежливые. Будто жалеют. Обычно и бьют жестче, и поносят не стесняясь. А тут прям сама любезность.
Я покосился на нервного собеседника – им оказался пожилой уже мужчина. На мой взгляд, ни о какой любезности в обращении жандармов и речи не было. Да и непонятно, откуда собеседник мог набраться такого опыта? Мне как-то не доводилось раньше попадать в похожие ситуации. Я еще раз взглянул на говорившего. Старик сидел, прижавшись спиной к стенке вагона, обхватив колени руками, и всем видом выражал обреченность и безразличие к своей судьбе.
– Думаете, в лагерях будет совсем паршиво? – спросил я только чтобы поддержать разговор.
– А ты сам-то как думаешь? Только сомневаюсь я, что везут нас в какой-то лагерь. Убивать будут, – последнее он сказал совсем уже тихо, глядя мне в глаза. Правильно опасается. Услышит кто – может и донести жандармам. Те живо пропишут паникеру горячих, чтобы не баламутил народ.
– Почему? – так же тихо удивился я. – Глупо же разбрасываться рабочей силой. Не выгодно нас всех стрелять. – Говорил, и сам не верил своим словам. Всегда удивлялся, когда в родном мире читал воспоминания узников концлагерей. Почему они покорно шли на убой? Только единицы пытались сопротивляться, а ведь если бы навалились толпой, могли хотя бы палачей своих с собой утащить. И теперь вот понял – все происходит слишком постепенно. Нас уже давно уничтожают – медленно, но методично. И все время остается небольшая надежда – обойдется. Может, другие умрут, но не я.
– О какой работе ты говоришь? – хмыкнул старик. – За несколько лет, что мы сидели на окраине города, работу найти становилось все сложнее и сложнее. И это притом, что район и так почти обезлюдел. Сколько в твоем доме было, когда нас сюда свезли, и сколько сейчас?
Я промолчал. Риторический вопрос ответа не требует. За то время, что мы переселились на улицу Красильщиков, более половины наших соседей исчезли. Кто-то, не выдержав голода и скотского отношения отправился к чистым, сдался. Предпочли отказаться от своих богов. Но большинство просто вымерло.