Он был не так уж молод, когда поспешил жениться на инородной. На десять лет старше своей жены. Хоть и советовали ему казаки на свадьбе: любы як душу, трясы як грушу, он таким советам не внимал. Было бы чего трясти. Такая она была худенькая, нежная, изящная. Правда, потом как-то примелькалось… Он видел, что его жена нравилась отцу, но не придавал этому значения. Завидует, старый черт! – мысленно посмеивался он.
Андрей же Сидорович все ожидал подходящего момента, когда к молодой невестке можно будет ближе подступиться. И дождался. Мишка уехал, а тут начался сенокос. Сыновья Андрея нет-нет, да и помогали молодой снохе, вот и он пришел будто с тем же.
Что-то сделал на подворье, в чем-то и в самом деле ей помог, а потом затребовал, чтобы Зоя за труды его накормила и, понятное дело чарку налила. За стол с ним села, и тоже выпила. Старый лис знал, как могут добреть женщины после рюмочки.
Ему показалось, все так и случилось: невестка, до того всякий раз его домогательства отвергавшая, вдруг сказала:
– Вечером приходи!
И вышла. Вроде, как срочно что-то в летней кухне понадобилось.
К тому времени она ждала своего первенца. Забеременела не сразу. Чем свою свекровь почему-то обрадовала.
– Чужинка! – сказала она, как приговорила. – И родить не может!
Михаил тоже расстроился. Ласкал ее ночами, задерживая порой руку на животе. Словно хотел этой рукой вдохнуть жизнь туда, где, по словам матери, ее не могло быть.
Никто бы Зое не поверил, если бы она сказала, что не хочет рожать. Да, пока не хочет. Она была не из тех людей, кто соглашается плыть по течению. И если казаки всегда говорили, что они свободны и никогда не согласились бы жить в неволе, то и греки были вовсе не такими покорными, как о них кое-кто думал. А греческие женщины обладали кое-какими знаниями, помогавшими им решать: когда рожать детей, и сколько.
Зою с Михаилом венчали в церкви, их союз был теперь на веки вечные, но она хотела посмотреть, достоин ли ее похититель того, – пусть он и ныне венчанный муж, – чтобы иметь от нее детей?
Забеременела только через год, и даже мужу не успела о том сказать…
А его срочно подняли с постели под утро, приказали явиться к правлению. Михаил только и сумел, что прихватить свой походный мешок, который был приготовлен на такой вот случай.
Кстати для намерений блудливого папаши.
Было в станице у Андрея Гречко две постоянных зазнобы: Даша и Глаша. Созвучное сочетание их имен вызывало немало шуточек у казаков. Но если Даша была женщиной тихой и даже неприметной, то Глаша громыхала по станице точно пустая бочка. Обе были вдовами, но к Даше Андрей Сидорович Гречко ходил отдыхать душой, а к Глаше – чтобы взбодриться. Эта женщина умела зажечь мужчину, но наступало время, когда он уставал все время полыхать факелом, ему хотелось гореть уютной свечкой.