Зато Люба рассуждать не стала, а сразу попросила:
– Расскажи.
– Ну, слушайте:
Дивчину пытает казак у плетня:
– Когда ж ты, Оксана, полюбишь меня?
Я шашкой добуду для крали своей
И желтых цехинов, и звонких рублей!
– Не надо цехинов, не надо рублей.
Дай сердце мне матери старой своей.
Я пепел его настою на хмелю,
Настоя напьюсь, и тебя полюблю…8
Вирши оказались такими… страшными. По крайней мере, для Любы. Казак зарубил родную мать, чтобы забрать ее сердце и отнести любимой. Это что ж за девка такая? А казак? Неужели любовь может быть такой жестокой? Бедная мать! Даже когда жестокий сын споткнулся о порог, и сердце ее выронил, она о нем обеспокоилась. «…И матери сердце, упав на порог, спросило его: «Не ушибся, сынок?»
Люба, не выдержав, разрыдалась и убежала.
Дмитрий проводил ее странным взглядом.
– Что это с нею?
– Не знаю, – пожал плечами Семен. – В последние дни только и делает, что плачет. Раньше, ты помнишь, даже в детстве не плакала. Упадет, ушибется, и молчит.
– Помню, – коротко отозвался Дмитрий.
– Да и ты хорош: что же это за вирши – девок пугать! Откуда ты взял такое?
– Мне один дед рассказывал. Говорит, это не выдумка, а на самом деле было.
– Ну, да, – не поверил Семен, – по-твоему, выходит, нашелся такой казак, что родную мать шашкой зарубил?! И чтобы сердце говорило? Что у тебя в голове, Митька?!
– Не хочешь, не верь, – улыбнулся, как оскалился Дмитрий.
– Что с тобой делается, брат? – испытывающее посмотрел на него Семен. – Ты будто разозлился на весь свет. Вот и вирши нарочно при Любе рассказал. Хотел на ее слезы посмотреть?
Он почувствовал, что начинает злиться на друга. В последнее время Митька так изменился, будто на него кто-то порчу наслал.
– Хату свою кому оставил? – спросил Семен, чтобы вконец не разругаться с другом – когда теперь свидятся?
– Иногородним сдал в аренду. На три года. Взял плату сразу за год, больше у них нет, но тебя как раз хотел попросить: если мне понадобятся деньги, через год возьмешь у них за следующий срок и мне перешлешь.
– Вот как раз об этом надо бы Любу просить. Я-то вряд ли здесь буду. Через шесть месяцев мне идти служить…
– Тогда ты Любаше передай мою просьбу, ладно? Я потом ей адрес пришлю.
– Хорошо, – нехотя согласился Семен.
Переписка между Дмитрием и Любой ничем хорошим окончиться не могла. Он понял, что сестра по-прежнему к Дмитрию неравнодушна. Ему что, торбу за спину, и поехал, а ей? Ей здесь жить и замуж выходить… с разбитым сердцем!
Разговоры про предстоящую свадьбу в семье велись. Видимо, кто-то из молодых казаков уже с отцом-матерью говорил.