– Пока? – подмигнул ей Аренский. – Значит, надеетесь себя преодолеть?
– Что ты хочешь сказать, уточни, – потребовал Герасим. – Чтобы Оля прижилась на войне? Чувствовала себя как рыба в воде? Я, например, твердо знаю: женщине на войне – не место! А женщина, которая к тому же получает удовольствие от убийства, в глазах нормального мужчины должна выглядеть упырём.
Он поймал себя на том, что в течение всей горячей речи размахивает руками, точно мельница.
– Вот, вы сделали меня оратором. Кажется, никогда в жизни я так много не говорил.
– У нас в цирке был акробат – Алмазов, помнишь, папа? – заговорил Алька, не выдержав своего неучастия в разговоре. – Такой молчун – слова из него не вытянешь, а когда влюбился в Анечку – ассистентку иллюзиониста, стал болтать не переставая.
– На что ты намекаешь, поросёнок? – Герасим ухватил Альку за ухо. – Кто это здесь влюбился?!
– Почему взрослые не любят правду? – прохныкал Алька, пытаясь вырваться.
Наконец ему это удалось, и он отбежал на безопасное расстояние.
– Думаете, я не вижу, как вы оба, да-да, и ты, папанька, на Ольгу пялитесь. А чуть что, так сразу – за ухи. Вспомнил! Юпитер, ты сердишься, значит, ты не прав!
Все расхохотались. Ольга весело; мужчины – несколько смущенно.
– Ну-ка, Алька, поди сюда, – позвал сына Василий Ильич.
– Драться будешь?
– Ни в коем случае. Иди, по-мужски поговорим.
Нарушитель спокойствия медленно приблизился.
– Ты считаешь Ольгу красивой девушкой?
– А то нет!
– Вот и мы с Герасимом так считаем. Мне сколько лет, помнишь? Правильно, тридцать четыре. Герасиму – двадцать восемь. Двое мужчин в самом расцвете сил, а рядом с ними – девушка-красавица. Конечно, мы на неё смотрим. Конечно, она нам нравится, но разве это её обижает? Мы ведь вас ничем не обидели, Оленька?
Ольга отрицательно покачала головой, с изумлением наблюдая, как легко и элегантно разрешил Аренский эту щекотливую и в некотором роде двусмысленную ситуацию. Как-то раньше она не задумывалась над тем, что и "простому люду" доступны высокие чувства, деликатность и порядочность. Даже умница дядя Николя, говоря о ком-то из бедняков "простой человек", подразумевал, что все чувства и поступки его именно просты, то есть примитивны. Оказывается, для тонких чувств вовсе не обязательно аристократическое происхождение? Она даже покраснела от своих размышлений: знали бы эти милые заботливые люди, как она о них думает! И, словно в оправдание, ласково пожурила Альку:
– Это в единственном лице, мой дорогой, ухо, а во множественном – уши. Не ухи, понял?
– Понял, – радостно выдохнул Алька. В отличие от взрослых, он тут же забыл минуты напряжения.