– Куда она направилась? Вернулась к старшему брату? – тихонько спросила Марианна.
Вилл отрицательно покачал головой.
– Гордость бы ей не позволила, да она и не хотела, чтобы отца упрекнули в том, что он соблазнил невинную девицу, вместо того чтобы подыскать ей подходящего жениха. Правда, в Веардруне был человек, который захотел жениться на ней, зная о ее связи с графом, – так она ему нравилась. Он поговорил с отцом, и тот согласился, но мать решительно отказалась.
– Почему? Разве для нее это был не лучший выход?
Вилл посмотрел на Марианну и грустно рассмеялся:
– Ты и вправду так думаешь? Каждый день видеть рядом с тем, кого любишь, другую женщину, не сметь поднять глаза на любимого… К тому же искатель ее руки, как и отец, не знал, что она беременна. Впрочем, для него это обстоятельство не имело бы решающего значения. Он боготворил отца и до сих пор произносит его имя с благоговейным придыханием.
– Сэр Эдрик?! – догадалась Марианна, и Вилл, улыбнувшись, кивнул.
– В результате мать уехала в Локсли, где отец подарил ей большой надел земли и дом, достойный девушки пусть не очень родовитой, но все же благородного звания. Он обеспечил ее так, чтобы она ни в чем не нуждалась, и каждый год посылал ей довольно много денег. Но матери ничего из того, что он ей дал, не было нужно. Ей нужен был только сам граф Альрик, и она любила его до самой смерти. Я помню, какими глазами она всегда смотрела на Робина, как искала в нем сходство с отцом, а оно поразительное! Но все это я узнал далеко не сразу, многое понял сам, и тоже потом. А до восьми лет я вообще не знал, кто мой отец. На все мои расспросы мать отмалчивалась, и я постепенно перестал докучать ей.
– Как же ты узнал, что твой отец – граф Альрик? – спросила Марианна, глядя на Вилла с тайным сочувствием.
Теперь она хорошо понимала его решимость жениться на Элизабет, едва он узнал, что она ждет ребенка. Он сам рос без отца, знал, что это такое, видел тоску и слезы матери и не желал такой же судьбы ни для Элизабет, ни для своего ребенка. Зная о его самолюбии и гордости, Марианна сердцем почувствовала, как должен был страдать Вилл, нося клеймо незаконнорожденного, и тосковать о неизвестном ему отце.
– Однажды он проезжал через Локсли и остановился на ночлег, – сказал Вилл. – Когда мы, мальчишки, узнали о приезде графа Хантингтона, нам всем захотелось посмотреть на него вблизи. Графа Альрика любили в селении, хотя он был очень редким гостем. Мы подобрались к господскому дому. Там были ратники графа. Я, сам не зная, зачем, – наверное, хотел похвастаться перед друзьями удалью, – вызвался добраться до самых дверей. Мне почти удалось достичь заветной цели, как вдруг один из ратников заметил меня и поймал за ухо. «Куда это ты собрался?» – спросил он, и я, пытаясь вырваться из его стальных пальцев, прошипел от боли: «К графу!» – «А он приглашал тебя?» – уже откровенно насмехался надо мной ратник. Я ему ответил, что это не его дело, и он так скрутил мне ухо, что слезы брызнули из глаз. Он собирался прогнать меня, как вдруг его остановил граф, который вышел на шум из дома. Он сделал знак ратнику, и тот перестал терзать мое многострадальное ухо. Граф поманил меня к себе, я подошел и не мог отвести от него восхищенных глаз, не веря, что стою в шаге от него.