– У меня был провожатый, – с досадой ответила девушка, – но он оказался так неловок! На второй день его лошадь умудрилась повредить себе ногу, а он сам полетел с седла и так расшибся, что мне пришлось оставить его в первом попавшемся селении. Там же мне указали наикратчайший путь в Киркли – я боялась опоздать к сроку, назначенному матушкой. Но дорога, по которой меня направили, шла через дремучие леса, и я едва выбралась из них на равнины, окончательно заблудившись и совершенно растерявшись, когда повстречала ваш отряд.
Рассказывая о своих злоключениях, девушка оживилась. Епископ, пряча улыбку, не мог оторвать взгляда от ее тонких изящных рук, которые жестами сопровождали ее слова. Когда она замолчала, он снисходительно улыбнулся.
– Да, дитя мое, – протянул он, – ты должна возблагодарить Господа за свое везение! Оказаться в здешних лесах и покинуть их целой и невредимой! – он усмехнулся и неожиданно предложил: – Не откажись выпить вина, дочь моя.
Отмахнувшись от ее застенчивых и вежливых возражений, он достал из дорожного погребца два кубка, небольшой серебряный кувшин и разлил вино по кубкам.
– Вы так добры ко мне! – с признательностью сказала девушка, принимая кубок и поднося его к губам, и спросила с веселым любопытством: – А как вы догадались, что я впервые в Англии?
Она вопросительно посмотрела на епископа, а тот обратил внимание, насколько переменчив цвет ее больших, чуть удлиненных глаз. Под яркими солнечными лучами они казались лазурными, сейчас в приглушенном свете носилок ее глаза остались яркими, но стали темнее, в них, как в морской воде, смешались синие и серебристые оттенки. «Что за прелестное создание!» – подумал епископ и, сделав глоток, отставил кубок.
– Как я догадался? – переспросил он. – Пей вино, дочь моя. Только тот, кто незнаком со здешними нравами, рискнет отправиться в путешествие по этим краям без охраны, по лесам, да еще станет удивляться неприветливости простонародья, которое в большинстве своем саксонского происхождения. Ведь саксы, а саксы Средних земель в особенности, не жалуют тех, кто обращается к ним на французском языке. Для них он остался языком завоевателей.
– Неужели вы говорите о походе герцога Вильгельма? – изумленно воскликнула девушка. – Но ведь с тех пор прошло больше полутора веков!
– Слишком малое время, чтобы покоренный народ смог забыть о былой независимости, дочь моя, – вздохнул епископ. – Требовать от этих людей любви так же глупо, как требовать от лошади, чтобы она полюбила кнут. Но требовать от них повиновения можно и должно. То, что они позволили победить себя, свидетельствует об их неспособности быть свободным народом. Наши законы и порядки, привнесенные в их жизнь, – благо для них. Эти законы усмиряют их дикий, необузданный нрав. Те, кто понял, смирились. Те, кто еще не понял, огрызаются, подобно строптивым псам. Но придет и их черед понять, что они отталкивают не столько строгую, сколько заботливую руку.