– Даже я не смогу? – Робин недоверчиво усмехнулся. – Кто же это такой, для кого мое слово не станет приказом?
Она высвободилась из его рук и поспешно отвернулась.
– Прежде всего я сама. Мне ты приказывать не можешь! Поэтому кто он, не имеет значения. Несколько случайных ночей, и ничего больше между нами не было. Эти ночи были страстными и сладостными, но остались случайными. Ни я, ни он – мы не любим друг друга. Даже если ты о чем-нибудь дознаешься, тебе все равно придется силком тащить меня к алтарю. Полагаю, и его тоже.
– Да, с двумя сразу мне справиться тяжелее, – улыбнулся Робин, но его глаза оставались встревоженными, и сам он был обеспокоен будущим Мартины. – Но если ты искала и нашла утешение в объятиях отца этого ребенка, то почему так противишься браку с ним?
Мартина прижала ладони к лицу и вздохнула. Каким бы сильным ни было желание Вилла, он всегда думал о ней и старался предупредить естественные последствия их связи. Но в день казни Хьюберта, когда Вилл, чья гордость была ей хорошо известна, сам пришел к ней, Мартина, повинуясь неожиданному для себя порыву, уверила его в безопасности. В тот день душевный разлад и смятение Вилла так взволновали Мартину, что она всем сердцем попыталась помочь ему забыться и отговорила от сдержанности. Обнаружив, что забеременела, Мартина не огорчилась, приняв такой поворот судьбы как должное. Но она дала себе слово, что Вилл ни о чем не узнает. Прежде всего потому, чтобы он не заставил ее выйти за него замуж, отмахнувшись от ее собственной воли и от всех ее доводов. А сейчас, вдали от него, она была даже рада ребенку, которого носила, и с нетерпением ожидала часа, когда сможет взять его на руки.
– Я не люблю его, но уважаю, – ответила Мартина, – и не хочу причинять ему горе, как сделала это с Мартином.
Робин долго смотрел на ее гордо выпрямленную спину, потом тихо спросил:
– Значит, с опозданием, но раскаяние пришло, Марти?
Ее плечи задрожали, она всхлипнула и порывисто закрыла лицо ладонями. У Робина болезненно дернулся уголок рта – он подосадовал на себя за вопрос, который был слишком жесток, чтобы задавать его сейчас, когда она в таком состоянии. Робин подхватил ее на руки и сел на скамью, усадив Мартину себе на колени.
– Ох, Марти, Марти! – прошептал он, прижимая ее к себе, словно маленькую девочку, и убирая прилипшие к ее мокрым щекам пряди черных волос. – Похоже, ты окончательно запуталась в своей жизни!
Его теплое дыхание согревало ей висок, и Мартина затихла, перестала плакать и прижалась щекой к плечу Робина, широко раскрыв застланные слезами глаза.