Ракицкий был из тех преподавателей, которых студенты традиционно побаивались и уважали за их принципиальность и профессионализм. На факультете он пользовался славой известного эрудита и книгочея, который всегда требовал от студентов безусловного знания конкретного материала. Ракицкий не особо любил излишнее теоретизирование, отдавая предпочтение уверенному владению исторической фактографией. Профессор в этом плане был несколько старомоден, не раз утверждая, что историческая теория может изменить, но не может заменить исторический факт.
Ракицкий читал мою работу, иногда он хмурился, как будто пытаясь что-то представить и оценить, иногда на его губах появлялась едва заметная улыбка, которая практически мгновенно исчезала. При чтении текста Ракицкий не забывал делать карандашом короткие пометки на полях диссертации.
Когда чтение работы было закончено, Ракицкий внимательно посмотрел на меня, что-то обдумывая, и удовлетворённо заметил:
– Могу с уверенностью сказать, что текст вашей работы можно оценить весьма высоко. Есть интерес, есть знание материала, есть новые, хоть и спорные, трактовки. Я хотел бы ещё раз перечитать вашу работу дома и подготовить ряд замечаний. Я думаю, что детально мы обсудим ваш текст через неделю. – Ракицкий положил папку с диссертационной работой в свой старенький портфель.
Я надеялся услышать от Ракицкого более конкретную оценку своей работы. На необходимые исправления и доработки оставалось не так уж много времени, и пожелания научного руководителя были бы сейчас как нельзя кстати. Профессор, заметив некоторое смущение на моём лице, мягко улыбнулся:
– Я считаю, молодой человек, что у вас есть хорошие перспективы на защиту диссертации. Тема исследования средневекового миропонимания сейчас чрезвычайно востребована, я бы даже сказал, чрезмерно популярна. Вы попали в струю научного интереса. Сейчас многие пишут о том, как сильно отличались люди средневековья от современного человека. Средневековый человек по-другому видел, по-другому чувствовал, его представления сильно отличались от представлений современного жителя мегаполиса, страдающего ожирением и неврозами. И конечно, необходимо согласиться с тем, что тот мир был совсем другим по сравнению с нашим миром.
Ракицкий откинулся в кресле, скрестил по привычке руки на груди и продолжил:
– Средневековое мироощущение, яркое и чувственное, принципиально неотделимое от религиозных переживаний, представляло собой жгучую смесь добра и зла. Нашим современникам понять и принять этот мир достаточно сложно. Мы, оглушённые информационной революцией и позабывшие старых богов, строим в современности нечто, финал чего мы не можем даже прогнозировать. И в этих условиях мы ставим задачу понять прошлое, понять другой мир исторического человека. Это похвально. Но понять другой мир мы сможем только тогда, когда будем искать не расхождения, а сходства. Решив первую задачу, поняв, чем мы так отличны друг от друга, мы должны сделать шаг назад и посмотреть, чем же мы похожи с человеком другой исторической эпохи. За шелухой калейдоскопных событий мы должны увидеть зёрна исторического движения. В морской ряби, казалось бы, вызванной дуновением ветра, надо видеть силу мощного направленного течения, которое не вчера появилось и не завтра иссякнет. Прошлое, каким бы оно ни было другим и непонятным, сидит в нас, и ещё совсем неясно, как то, что было, влияет на то, что есть.