Бежали из лагеря главным образом блатные. У них традиционно был и опыт, и соответствующее снаряжение. А другие? «Пытались многие, ведь храбрецы есть во всех категориях. Даже те, кто сел в тридцать седьмом. Рассказывали о побегах, случившихся в двадцатые, в начале тридцатых, из знаменитых Соловков. Но сам я был свидетелем только одного побега: это был Иван Петров, бухгалтер, осужденный на десять лет за кражу, то есть уголовник, не принадлежавший к блатному миру. Он был родом из Красноярска, откуда прибыл к нам весной, после оттепели, когда Енисей стал судоходным. Тогда я с ним и познакомился. Осенью ему удалось проделать обратный путь, видимо, он спрятался в трюме баржи при содействии матроса, которого шантажировал, зная, что тот совершил убийство.
Красноярск ему был известен как свои пять пальцев; он пошел прямо к себе домой, вернее к детям, потому что жена уехала. Он украл у них продуктовые карточки, обменял их на паспорт на имя Бориса Кузнецова, уроженца Одессы, то есть города, максимально удаленного от Красноярска. И пробрался на восток, за тысячи километров от Красноярска, аж до Хабаровска. Там администрация округа признала его паспорт, ему дали жилье и прописку. Очень быстро он нашел работу бухгалтера в каком-то ремесленном кооперативе.
И всё бы хорошо, но через три года один знакомый за кружкой пива рассказал при нем о каком-то убийстве из ревности, которое произошло в Одессе. Поскольку все следили за всеми, нашелся доносчик, обративший внимание, что Борис Кузнецов что-то не слишком твердо помнит топографию своего родного города. Он донес в ГПУ, а оттуда связались с Одессой. Украинского бухгалтера Бориса Кузнецова били, пока он не сознался, что на самом деле он зэк Иван Петров. Я вновь наткнулся на него в Норильске по чистой случайности, нас ведь было в лагере шестьдесят тысяч, и он поведал мне свою одиссею. Обычно если беглеца ловили конвоиры, его забивали до смерти, а труп выставляли на всеобщее обозрение лагерной вахты. Его же только приговорили к десяти дополнительным годам заключения. Всего-то двадцать лет… повезло, можно сказать!»
Заключенные называли побег «зеленым прокурором» или «белым прокурором», смотря по тому, весной бежали или зимой. Они постоянно мечтали о побеге, но обычно это оставалось в области фантазий. В безнадежном мире, где смерть настигает вас преждевременно, где работа оказывается медленным самоубийством, а отлынивать от нее трудно и опасно, побег, несмотря на весь риск, остается единственным средством что-то изменить в своей жизни.