– Вам будет гораздо удобнее в соседнем купе, вместе с вашими соотечественниками.
Итальянец мгновенно повиновался, не задавая никаких вопросов; контролер подхватил его вещи, даже не дожидаясь ответа, и они ушли, а у меня, признаться, мороз прошел по коже. Прибыли в Брест-Литовск[40]. Паспортный контроль. Всё в порядке, у меня виза. Появились таможенник и пограничник. Оба вошли в мое купе, заперли дверь, задернули штору на окне. Тут я понял, что сейчас начнется шмон, то есть обыск, как в тюрьме. Они велели мне раздеться до трусов и в трусы тоже заглянули, чтобы убедиться, что там ничего не спрятано. Разве что в задний проход не сунулись, как в Бутырках. Зато они не стали разворачивать мой персидский ковер, а ведь я мог в нем спрятать компрометирующие документы и что угодно. В трусах же у меня был внутренний карман, где лежали документы – двенадцать справок о работе, в том числе одна из института, другая из самаркандской Военной академии, где я преподавал будущим офицерам французский, а главное, справка о реабилитации, которую в конце концов прокуратура прислала мне в Самарканд. И все эти драгоценные документы, которые бы так пригодились мне в другой коммунистической стране, куда я ехал, они у меня просто-напросто отобрали. А когда я стал протестовать, мне возразили, что эти формуляры не рассчитаны на заграницу и что, когда я выеду из СССР, я смогу обратиться в учреждения, которые мне их выдали, за справками, оформленными по другой форме (всё это было чистым враньем). Позже я встречал людей, которые не были советскими гражданами, но преспокойно вывезли из СССР точно такие же документы. А я потом с величайшим трудом добывал копии этих драгоценных справок, причем некоторые мне так и не удалось восстановить.
Уходя, таможенник велел мне одеться и привести в порядок купе, чтобы не привлекать внимания польских пограничников. Я и не подумал повиноваться. Я знал, что перед границей они смоются. Я даже не стал дожидаться, когда они спрыгнут с поезда. Я только натянул брюки и пошел звать итальянцев полюбоваться спектаклем: в купе всё перевернуто вверх дном, пепельницы опрокинуты, мои вещи, не считая ковра, разбросаны как попало. Итальянцы были поражены, но сказать ничего не посмели. Поезд тем временем замедлил ход, и два советских офицера сошли. Мы приближались к польской границе.
Зато офицер польской полиции, как только вошел в купе, сразу все понял. Между нами тут же установилось что-то вроде сообщничества. Видно было, как ему тяжело на это смотреть. Он посмотрел мой паспорт, поставил печать и вежливо сказал: “Добро пожаловать в Польшу”».