А очутившись в Бутырках, в камере, они, разумеется, тревожились о женах, детях. Обычно родственники догадывались, что возможен арест. Это же Советский Союз. В больших городах можно было что-то узнать, пойти и спросить, не арестован ли такой-то. Но часто женщины не решались привлечь таким образом внимание к мужу или сыну – пускай считают, что подозрение не может их коснуться. В Москве была возможность пойти за справкой к особому окошечку НКВД. Жена или другой родственник называли имя пропавшего человека и протягивали пятьдесят рублей – столько стоила справка. Служащий смотрел в журнал и иногда отвечал – нет, этого имени в списке нет, а иногда брал пятьдесят рублей, и родные понимали, что член семьи в какой-то тюрьме. Дальше оставалось ходить из одной тюрьмы в другую, каждый раз протягивая пятьдесят рублей. Мои сокамерники ужасались, представляя, как их жены или матери мечутся по городу, разыскивая их».
Все эти истории помогали скоротать время в камере, где Жак попрежнему ждал допроса. Вскоре ему предстояло узнать бесконечное количество камер. И в каждой люди, люди. В одних камерах он не задержится, в других проведет недели и месяцы. Их очертания, размеры, запах забудутся, но о самой своей первой камере в Бутырках, той, где встретился с другими заключенными, преподавшими ему курс выживания, он и через шестьдесят лет помнит, как будто это было вчера.
Ну а Бутырки, или Бутырка, или Буттюр, – его первая тюрьма, первое коммунистическое пенитенциарное заведение, с которым он познакомился. Бутырская тюрьма НКВД-МВД СССР – место предварительного заключения, одна из самых крупных тюрем Москвы. Это бывшая казарма Бутырского гусарского полка Екатерины Второй. Переоборудованная под тюрьму, Бутырка была увеличена и модернизирована в конце XIX века, а в советские годы не раз расширялась; при Жаке она занимала уже приблизительно два десятка трехэтажных корпусов. Часть камер – одиночки, но большинство – крупные, на двадцать пять коек, хотя в годы сталинских чисток в них набивалось по 170 человек, а в целом население тюрьмы достигало 20 000 подследственных. Когда в 1993 году Жак, прошедший через бесчисленные тюрьмы, посетит ту, с которой всё началось, он услышит от начальника тюрьмы, что в помещениях, рассчитанных на три тысячи человек, до сих пор содержится шесть тысяч.
Но в то время кончался зловещий тридцать седьмой, и Жак только начал постигать науку, которая поможет ему написать «Справочник по ГУЛАГу». Он все ждал вызова к следователю. После первой стычки с сокамерником, который ему позавидовал, потому что его, быть может, в отличие от остальных не будут пытать, он замечал, как уходят на допрос подследственные и как они возвращаются, окровавленные, избитые, полумертвые. С какого-то момента дверь камеры каждую ночь отворялась и вновь затворялась, пропуская истерзанных людей, от побоев почти утративших человеческий облик. Он уже не мог притворяться, что ничего не видит и не слышит. Он ждал своего часа. Два месяца он ждал, когда наступит обещанное «завтра», переносившееся со дня на день, и вот наконец Жак-француз предстал перед своим следователем.