Все перестали бегать со своими охапками к носилкам, а бросали вырванные растения прямо возле места расправы и надвигались на следующие, которые так же безжалостно выкорчёвывали. В результате этой операции рота вновь продвинулись за середину поля, когда прозвучал призыв на перекур.
А курить в части можно только в курилках. По этой причине нам пришлось, не одевая кителей, строем двинуться до курилки и там предаться заслуженному отдыху. Наши пальцы были окрашены, а все старания оттереть образовавшийся бурый налёт были безуспешны. Господи! Какой идиот замыслил эту суматоху?!
– Товарищ сержант! Разрешите обратиться! – Я полуформально обратился к сидевшему в курилке сержанту.
В курилке разрешалось обращаться, не вставая в стойку смирно, и можно разговаривать со старшими по званию сидя.
– Обращайтесь! – Он сидел довольный, как кот на масленицу (и масла со сметаной наелся, и кошки твои).
– Какой идиот придумал драть эти одуванчики?!
– Командир батальона не идиот, как вы выражаетесь, а настоящий военный! У военных главное что?! Однообразие! Радуйтесь, Тела, что вы на осень не попали. Осень вручную – одуванчикам не в стать.
Сказанное я решил принять на веру. Мой взгляд пробежал по бесчисленному количеству огромных каштанов и кустарников. Окончив ревизию их зелёной массы, я взглянул на наши бренные труды. Футбольное поле стояло в первозданном виде, словно там никого и не бывало. Господи! Как же их надо драть, чтоб эти сволочи не росли?!
Десять минут перерыва прошли незаметно, и мы волей неуёмного командира были возвращены на поле брани. Там мелкими кучками лежали трупики наших противников, но нарождающаяся масса их была неизменна. Выходило так, что цветы росли быстрее, чем мы их выдирали. Этого вам не понять – такого абсурда я не видел и, наверно, никогда не увижу. Три дня, проведённые в борьбе за безупречную зелень футбольного поля, подорвали мою веру в силу человека. Одуванчикам надо отдать должное. Их, конечно, стало намного меньше, но они не сдавались и, как партизаны, были всегда готовы появиться там, где была слаба наша оборона. Да, да оборона! Ведь это не мы на них наступали, а к концу третьего дня мы спасали поле и окрестности от их нашествия.
Почётную обязанность по выносу мёртвых тел на братское кладбище выполняли единожды назначенные сержантом солдаты, но на второй день я произвёл маленькую рокировку.
После обеда я подошёл к сержанту и, обратившись по форме, спросил разрешения занять место в упряжке носилок, сославшись на начинающуюся цветочную аллергию. Аллергии у меня не было, но неизвестно откуда взявшийся насморк следовало использовать с толком. Сержант решил дело положительно, а я, в свою очередь, объявил, что одни из носилок теперь безраздельно принадлежат нам с Костей. Носить было не тяжело, но уж больно часто. Радовало одно: что там, под Топтун-горой, можно было спокойно перекурить. В очередной раз закурив сигарету, я осмотрел пределы местного кладбища жертв борьбы человека с фотосинтезом. Огромные горы ещё не перегнившей с осени листвы поражали своими размерами. Да, нелегко пришлось прошлогодним бойцам – трудились они на славу! Пригорки наших одуванчиков ничто по сравнению с их Гималаями.