Но сегодня не было привычного театра: ни полёта тонких пальцев, ни артистичных поз и жестов.
– Проходи, не стесняйся, – произнес он тихо.
– Я люблю, когда Вас нет рядом. Это выглядит загадочно. – Сказала она и присела к очагу.
Вечер был влажный и душный. Мясо медленно жарилось на углях. Кое-где на нем уже появилась коричнево-черная горелая корка, а где-то оно ещё розовело, капало и шипело, когда поворачивалось к жару. Угли то алели, то покрывались мертвенным белёсым пеплом, и Аше приходилось раздувать в них жизнь, помахивая мятым клочком пестрой бумажки. Получалось плохо.
– Прихожу – костер почти погас. Ни хвороста, ничего в Вашем хозяйстве нет. Еле разжёг. Бумага глянцевая, плохо горит. Но газета – это другое дело…
Саша сначала не поняла, о чем он говорит, а потом увидела, что из костра на неё смотрят и улыбаются глаза «Молодого, красивого, гордого», а рядом догорает кусок индонезийской газеты. Саша вскричала:
– Мои стихи! Кто Вам дал право?! Дикарь.
Она хотела его ударить так сильно, что не смогла в себе собрать такую силу и только вяло шлепнула его по спине.
– Это жертвенный костёр и агнец на нем.
– Вы пожертвовали тем, что Вам не принадлежит.
Аша продолжал ковыряться палкой в пепле.
– Для кого ты это пишешь? Кто это будет читать? Нет читателя – нет текста. Нет зрителя – нет актёра.
– Там были мои стихи. Там я.
– А рядом я, – Аша ткнул палкой в нос «Молодого и гордого».
Они замолчали. По ночному небу тяжело двигались тучи, то скрывая, то снова являя месяц и звёзды. Ночь, от которой ждали прохлады после жаркого дня, не принесла облегчения, а покрыла лбы испариной и начала своей духотой и чернотой выворачивать души наизнанку.
– Почему я не вспоминаю Аню?
– Аня это кто?
– Аня – это моя дочь. Я тебе рассказывала, но ты не помнишь.
– Не помню.
– У тебя два ответа: «понятно» и «не помню».
Интересно, это у меня такая защитная реакция организма или просто я плохая мать?
– Не знаю.
Давно забывший про мясо, Аша обхватил руками голову, и это напомнило ей их первую встречу, когда он сидел на песке и качался из стороны всторону.
– Я, наверное, слишком эмоционален, но в один из вечеров я втер в себя пепел Голи. Я хотел, чтобы она была в каждой поре моего тела. Чтобы в жару выступала с испариной и охлаждала меня, а в холод защищала своим покровом.
Тогда в пещере, когда ты встретила меня, я вспомнил, как назывался последний проект Голли, и мне стало жутко. Он назывался «Остров». Она придумала его для меня, но не рассказала, о чём он будет. И теперь я думаю, что это она благословила меня на всё это. Или прокляла? За что ты со мной так, Голи? Я – твоё создание. Ты ведь сама сделала меня таким! Конечно, не без моего согласия. И участия.