Зелёная чёлка (Львовский) - страница 32
Я с ужасом представил себе папу, который сидит за этим столом и рассказывает людям с пирожными про свое творчество. И что мы все сидим дома и ждем его, а он тут рассуждает про свободу и тюрьму! И мне стало просто страшно!
Тут люди из-за столов стали задавать вопросы писателям про их последние романы и спрашивать про планы, а дяденька с микрофоном подходил к каждому желающему выступить. Я понял, что мне тоже очень нужно сказать. Только я никак не мог сообразить, что. Задать вопрос про роман я не мог, я их не читал и, если честно, и не собирался. Планы мне их не интересны. Мне интересны только планы моего личного папы. И вдруг я сообразил, что мне нужно спросить. Я тихонько встал из-за стола и отошёл от папы поближе к их столу.
Папа, наверно, решил, что мне так интересно, и обрадовался, что я его наконец-то понял. И я поднял руку. Дяденька с микрофоном разулыбался и пошел ко мне. Наверно, он решил, что я чей-то из них сын. А я взял микрофон и сказал:
– А вы можете прокормить своих детей?
Тут все рассмеялись очень громко, и я подумал, что мне никто не ответит, так им всем стало смешно. Я посмотрел на папу, он как-то замер и все-таки смотрел на меня с интересом. А писатели и читатели насмеялись, а потом толстый и лысый сказал:
– Какой хороший и правильный вопрос ты задаешь, мальчик! Я его сейчас тоже себе начал задавать, но если бы я задал себе его раньше, я бы – первое – никогда не стал писателем, второе – не развелся бы с первой женой, третье – никогда не встретил бы вторую, четвертое – никогда бы не был счастлив. А детей прокормить… Да, могу, но смотря, сколько детей и что они хотят есть. Спасибо тебе, мальчик, за вопрос.
Тут поднялся второй толстый писатель. То, что они толстые, это как-то обнадеживало. Наверное, они любят поесть и у них есть еда.
– Знаешь, мальчик, я на эту тему очень много думал. И честно тебе скажу, понял, что не могу. Не могу я нынешних детей прокормить. Тем более, что у меня их очень много. Могу прокормить только себя. И поэтому ем сам и никому не дам.
Тут все еще громче засмеялись и даже стали хлопать.
И я решил рискнуть их дальше насмешить и сказал им цитату из бабушки и Жванецкого:
– А Жванецкий сказал: можешь не писать, не пиши!
На папу я на всякий случай уже не смотрел. Когда они отхохотались, лысый сказал:
– Дружок, Жванецкий сказал по-другому. Он сказал «ПисАть, как и пИсать, нужно когда уже не можешь…»
– А, – сказал я, – тем более.
Тут третий писатель, который про несчастье говорил, спросил:
– Милый мальчик, ты кто? Чей это мальчик? Как ты сюда попал?