Песня блистающей химеры (Попова) - страница 30

Рерих догнал ее на улице. Он был без шапки.

— Стой! — крикнул зло. — Куда ты пойдешь?

— Найду куда! — огрызнулась Маша. — В редакцию.

— К Коржанцу, что ли?

— К Коржанцу!

— К Коржанцу? К этой сволочи! — прямо-таки взвился Рерих.

— Он — хороший человек! — закричала Маша с вызовом.

— Сволочь он! Сволочь! Стукач! Ублюдок! Он от меня получил по полной!

— У него флюс!

— По морде получил, вот и весь флюс! И еще получит! Давай! Вали к этому стукачу! Вали-вали!

Рерих опять впал в ярость, на какой-то момент, наверное, уже забыв о недавней сцене, как и о том, что Машу сюда привело.

— Вали! — рявкнул он в последний раз, развернулся и побежал назад.

Маша пару раз вяло стукнула в дверь редакции, никто не отозвался. Идти туда ей совсем не хотелось, как не хотелось видеть Коржанца ни завтра, ни вообще. Денег у нее почти не оставалось, она решила поговорить с пило­тами, а потом уже как-то добираться дальше.

Из ресторана, широко распахнув дверь, а потом ловко спрыгнув по ступе­ням, показался Цыган. Он был навеселе.

— Куда шуршишь, мышонок? — заорал весело.

Маша не ответила. Она была так потрясена всем случившимся, что уже не чувствовала холода. Цыган пошел рядом. Вблизи он показался ей даже моложе, чем был на эстраде.

— Шкурка у тебя, прямо скажем, по нашим местам слабая. Да?

— Что вам от меня надо? — сказала Маша. — Какое вам дело?

— Провожаю. Чтоб никто не обидел, — миролюбиво заметил Цыган. — Коржанец-то принял свое и к бабе под перину. Он бабу боится. У него баба такая. Она такого, как ты, мышонка, на одну ладонь положит, а другой при­хлопнет.

Дорога поворачивала в гору, на которой был аэропорт, за ним начиналось летное поле.

— Рвешь когти, значит?

— Значит!

— Так, может, деньги нужны?

— Нужны, — сказала вдруг Маша неожиданно для самой себя.

И тут Цыган распахнул полушубок, порылся где-то под его полой и выта­щил пачку денег. Половину, не считая, протянул ей.

— Я верну, — сказала Маша.

— Хорошо, если вернешь, а не вернешь — тоже жив буду. Ну, давай! Появишься тут — шкурку утепли, — и пошел себе дальше.

— Вы бы ехали отсюда, у вас голос хороший, — сказала Маша вслед.

— Зачем? — отозвался Цыган. — На Большой земле таких много, а здесь я один. Здесь я король.

И исчез в темноте. До Маши донеслось только, что он запел что-то... Наконец и голос смолк.

Уже в аэропорту Маша поняла, что ужасно замерзла. Зал ожидания был забит. Все какие-то мужики, солдаты. Женщин среди них почти не было. Воздух был тяжелый, густой, пахло людьми, влажной овчиной и табаком. Маша протиснулась к раскаленной металлической печке и немного согрелась. Летный день начинался с утра, до утра надо было дожить. Глаза у нее слипа­лись от усталости, и все тело было набито какой-то вязкой ватой, она нашла свободный уголок и легла у стены на пол, положив сумку под голову. И тут же заснула.