Взрослый исполняет эту роль – направляя, приостанавливая, улучшая видимость, подпитывая, поддерживая и вовремя исправляя поломки. Собственно, взросление – это передача этих ответственных ролей ребенку по мере того, как он отращивает в себе умение управлять своими чувствами, формирует ценности, набирается опыта, создает свои алгоритмы, учась себя слышать и вовремя распознавать, когда нужен отдых, а когда – ремонт.
Принятие ребенка означает понимание его незрелости. Бережная готовность вовремя установить границы, вовремя притормозить, вовремя напитать, это забота, внимание, поддержка. Понимание сути растущего незрелого существа, понимание с высоты собственного опыта его нужд, а не только желаний.
Ребенок хочет скакать в кровати, но нуждается во сне. Ребенок хочет ссориться, но нуждается в понимании. Ребенок хочет немедленно отобрать понравившуюся игрушку, но нуждается в столкновении с границами других.
Давая ребенку по потребности, родитель поневоле учит ребенка замечать свои потребности и отличать их от желаний. Если четырехлетний упрямец вопит: «Я хочу, чтобы банан был опять целым», – принятием будут слова: «Ты не хотел, чтобы я ломала банан», – а не попытка банан склеить. Потому что, требуя невозможного, ребенок нуждается в том, чтобы быть понятым и услышанным, но хочет целый банан.
Принятие ребенка – это послание «Я вижу, слышу и понимаю тебя». Я понимаю, как тебе хочется, понимаю, как грустно, понимаю, каково было тебе в этот момент, понимаю, что сейчас ты на меня ужасно злишься. Мир – вот такой, но я с тобой, я понимаю тебя. Я не могу изменить мир, не могу позволить тебе бить сестру или портить вещи, я не разрешу тебе скакать полночи на голове или залезать на кресло с ногами. Ты, наверное, на меня обидишься, но будет так. Но я понимаю, каково тебе.
Возможно, принятие порождает такие страхи, потому что оно требует понять ребенка, открыться ему, а не спрятаться в скорлупу из методов воспитания. Внезапно перед тобой не непослушный скандалист, который ремня просит, а живая, ранимая, доверчивая душа, смотрящая на тебя во все свои детские глаза. Почти такая же, как у тебя самого где-то глубоко внутри.
И ее нельзя «развидеть».