– Где, говорю, ты их набрал? Пойдём, ещё наберём.
– Да вот тут, метров пятьдесят пониже, на полянке, на берегу овражка яблоня небольшая, но такая широкая, развесистая, под ней много яблок на полу.
Мы с Аристарховым пошли вдвоём, оружия с собой не взяли. Без труда нашли эту яблоню, попробовали яблоко с яблони. Потом с полу. С полу яблоки лучше и помягче, и не так горчат. Ну, мы и принялись их собирать. Сперва на коленях, потом легли и лёжа ползаем, и каждый складываем в свою кучку, увлеклись, не разговариваем, а жуём яблоки. Минут пяток, а может и больше потрудились, вдруг: «Русь!» Мы оглянулись: метрах в пятнадцати от нас на поляне стоит немецкий офицер! Правой рукой жестикулирует, мол, идите сюда, и говорит: «Кома я». Мы посмотрели друг на друга, ну что делать? Встаём, пошли к нему, два русских солдата, в полной форме, с полевыми петлицами, со звёздочками на пилотках и с подсумками на ремнях. Он стоит, смотрит, мы смотрим на него. Китель висит на плече, через плечо одет ремень, на ремне парабеллум в кобуре.
Невысокого роста, но повыше нас обоих, плотный, упитанный, бодрый, поглядывает весело. Спрашивает нас о чём-то, но мы не понимаем его слов. Тогда он стал жестикулировать, показывает, как ехать на лошади верхом. Я понял, что он хочет спросить, не кавалеристы ли мы? Говорю: «Нет, нет». Мотаю отрицательно головой. Он спрашивает: «Канона, канона?» Я с трудом понял, что речь идёт об артиллерии. Я его почти не слушал, у меня своих мыслей полная голова, что же делать? Как его одолеть без шума, потому, как вокруг нас немецкие солдаты занимались сенокосом. Вспоминаю я немецкое отрицание – никс. Говорю ему: «Никс, никс», и показываю ему на левой ладошке двумя пальцами, как немые показывают «пошёл». Он улыбается: «А, инфантери». Я говорю: «Я, я». Он улыбается. Потом маячит рукой: восток и запад. Я понял, он спрашивает, куда мы идём? Показываю – на запад. Говорю: «Матка, матка». «А, матка, матка, гут». Сам улыбается. У меня созрело решение, ведь стоим совсем рядом, и усиленно жестикулируем. Единственное, что можно предпринять в нашем положении, это ткнуть ему пальцами в глаза, а потом задушить!
Товарищ у меня надёжный, не подведёт, не растеряется. Но пока немец не трогает пистолет, не обнаруживает признаков агрессивности. Мы с ним пока мирно беседуем, он улыбается. Я совершенно успокоился, волнения как не бывало, подмигнул товарищу, мол, держись в том же духе. У Аристархова в руках несколько яблок. Фриц показывает на яблоки, спрашивает: «Гут?» Как хвалить дерьмо сытому фрицу? Маячу ему, что надо попробовать. Он шагнул к яблоне, сорвал яблоко, откусил, поморщился. Я ему показываю, что это с яблони – «никс гут», вот, показываю на кучки на полу, вот – «гут»! Он наклонился, поднял яблоко, стал жевать. Сам улыбается, повернулся, и пошёл. Что же, думаю, неужели пронесло? Жду, вот-вот остановится и возьмётся за пистолет. Эх! Упустили такой миг! И опять начал волноваться. Но фриц так и пошёл, и пошёл. Тогда мы снова легли под яблоню, собираем яблоки в кучку. Как будто мы уже видели много таких фрицев, и это не последний. Мы делаем своё дело.