Но писателю-либералу было невдомёк, что именно таким вот образом свободны аквариумные рыбки. Живут и… радуется. Но если хозяину надоест этот аквариум с его содержимым, то он просто выбросит его в окно вместе со всем содержимым. Пожелает – заведёт себе других, а если нет, то придумает что-нибудь новое, этакое… «свободное».
А пьяный в стельку Игнатка Барахчан сидел на траве у одного из заборов кербинских огородов. Спиной облокотился на тын, сотворённый из стволов молодых берёзок.
Он неторопливо прямо из бутылки глотал самогон и, пьяно улыбаясь прохожим, некоторых их них подзывал к себе:
– Погоди-ка! Подошёл здесь! Игнатка послушал надо!
Но, большей частью интеллигентные прохожие, прибывшие сюда по разным личным и общественным делам, шарахались от него. Но кто-то и не проходил мимо пьяного и весёлого Игнатки Барахчана. Встречались тут даже и нездешние девицы определённого поведения и настроя, и мужики с разбойными глазами и активным, что называется, ветвистым, уголовным прошлым… настоящим и будущим. Что тут попишешь? Прииски.
Хотя Рынде был неприятен сам вид пьяного и заметно облитого собственной мочой Барахчана, писатель присел рядом с ним.
– Вы, господин Барахчан действуете правильно,– похвалил его Боб,– по сюжету романа. Я вами доволен.
– А тебе Игнатка совсем не сказать, где клад есть.
– Почему же?
– Рожа противный и… как у чёрта, самого Келе.
Интеллигентный и воспитанный Рында не стал спорить с аборигеном. Он отошёл в сторонку и присел неподалеку, на край покосившейся скамьи. Роберт Борисович и отсюда всё, что ему надо увидит и услышит.
Рядом с негидальцем присел на корточки угрюмый мужик. Явно, бандит и уголовник. Впрочем, Рында знал, кто он и почему здесь.
– Никогда Барахчан, негидал Игнатка, не будет врал,– пьяно пробормотал Игнатка.– Большой клад спрятал в тайник на второй распадок. Вперёд ходи-гуляй Эконь-стойбище. Когда Игнатка узнал, то сказал.
– Это, паря, лучше шило в стоге сена искать. Понял? – развязано сказал беглый вор и рецидивист по кличке Шалаш.– Ты, кореш, хреновину порешь!
– Игнатка всегда честный был. Игнатка для люди ничего не пожалел. Кто был дерьмо, тот и стал всем.
– Лабуда! – с уверенностью сказал Шалаш,– кто дерьмом был, тот дерьмом и останется. Я дело говорю.
Он глотнул изрядную порцию самогона из бутылки Барахчана и встал в полный рост.
Дальше всё происходило не так интересно. Вполне, обычно.
Через минут пятнадцать Игнатка Барахчан валялся, пьяный в дребезги, в большой луже, посреди, почти что, основной кербинской дороги-улицы. Мимо пробегал пёс, приостановился и, задрав ногу к верху, с большим удовольствием помочился прямо на голову Игнатки. Собака ведь тоже, по представлениям многих народностей Севера и Дальнего Востока России, тоже человек. Только в другом образе. Да и не только собака, но и всё, что вокруг, включая и деревья.