Горожане, как мёртвые, молча, не двигаясь, лежали ничком на улицах вокруг дворца пять дней и ночей. Они лежали под жгучими лучами солнца, задыхаясь от жары, мучаясь от жажды, без глотка воды и умирали во имя своей веры. Этот странный подвиг горожан наполнял душу Пилата жаждой мести. Но, прислушиваясь к мнению офицеров и Панферы, опасаясь неудовольствия Цезаря гибелью многих людей, он, полный смущения, вынужден был отдать приказ: убрать статуи с улиц города и вернуть их в Кесарию.
Едва глашатаи объявили лежащей толпе волю прокуратора, как она тотчас пришла в движение. Обессиленные люди со стонами, медленно начали подниматься и, бережно подбирая умерших, тихо стали расходиться по домам, без гордости, без плача, держась друг за друга, уже не в силах укреплять себя молитвами.
Покидая город, прокуратор перед тем, как вскочить в седло скакуна, жестоким голосом сказал Панфере:
– Мне всё равно, какие у тебя отношения с иудеями, но ты должен немедленно уничтожить всех бунтовщиков!
Понтий Пилат ловким прыжком бросил своё сильное тело в седло и дал знак трубачу трубить поход. Под рёв трубы ворота крепости-дворца распахнулись. Легионеры колоннами по пять человек в ряд вышли в улицы города. За ними волы потянули повозки со статуями Цезаря.
Римляне, довольные денежной раздачей, уходили из города в приподнятом настроении, охотно отвечая на прощальные крики горожан. И только Понтий Пилат с душой полной горечи был хмурым. Он равнодушной рукой приветствовал иудеев, желавших ему счастливого пути, которые провожали римлян, как будто ничего не произошло.
Панфера вернулся в крепость Антония и перед строем своих солдат передал новому главе Храма ковчег с драгоценным одеянием первосвященника. Солдаты обнажили мечи и ударили по металлическим щитам.
Каиафа дрожащими, потными руками прижал к груди ковчег. Из глаз иудея хлынули слёзы. Он хмыкнул носом и благоговейно поцеловал святую одежду. Священники плакали, тянули руки к святыне и нескладно пели псалмы.
Анна хмурился и, сжимая посох, глядел под ноги. Иудеи собрались в кружок и забыли, что они находились во дворе чужой крепости, среди язычников, которые посмеивались над их поведением, их верой. Священники осторожно прикасались пальцами к ковчегу, к драгоценной одежде и в экстазе вскрикивали, хваля Бога за то, что он позволил им узреть святыню.
Было жарко и душно.
Панфера кряхтел и мигал глазами Каиафе, мол, пора уходить и говорил:
– Ну, что за народ: то плачет, то кричит…зато… – И он улыбнулся, погрузившись в приятные размышления.
Наконец, иудеи, спохватившись и продолжая заунывно тянуть псалмы, кучкой направились к воротам крепости.