По стану шли трое. Одеты они были более богато чем простые воины и почти одинаково. И все же это была одежда воинов: немного удлиненные туники, широкие пояса с мечами в ножнах, богато расшитые передники, длинные волосы повязаны витыми сине-белыми шнурами, на ногах наголенники, гоплитские сандалии. Лицом они тоже были похожи, это трое братьев Хашмонеев. И только, когда маккавеи подошли ближе, он увидел различия между ними и, в первую очередь – глаза. Глаза шагавшего первым выражали высочайшую долю целеустремленности, до такой степени, что удивительным образом казалось – они движутся впереди своего хозяина, опережая лицо. Второй брат глядел властно. О, это были глаза властителя, но не страждавшего власти, а изначально обладающего ей в силу некоего загадочного, неизвестного никому права. И наконец, глаза третьего брата, давеча пленившего инженера, были загадочны. Никто не смог бы с уверенностью сказать, что именно таится в их глубинах.
Трое маккавеев: Целеустремленный, Властный и Загадочный, медленно продвигались по лагерю, улыбаясь и приветствуя встречных. Наконец, Целеустремленный нашел какую-то кочку, потрогал ее сандалием – прочна ли – и, поднявшись на импровизированное возвышение, обратился к воинам с речью. Говорил он страстно, быстро, да, к тому же его все время прерывали восторженными криками. Поэтому, Публий разбирал лишь отдельные слова:
… Братья… победа… Горгий… бежали.
Из этого можно было сделать вывод, что корпус Горгия разделил участь основного войска селевкидов. Свою речь маккавей закончил подняв руку и прокричав что-то вроде: "теперь можно". На это последовали дикие крики восторга, и большинство иудеев побежали куда-то через рощу. Публий вспомнил повозки со слитками серебра и без труда догадался, куда они бегут. Наверное, злорадно подумал он, им достанется и лазоревый хламис Никанора, который тот вряд ли успел нацепить.
Лагерь изрядно опустел, и трое братьев, обратив внимание на пленного, подошли ближе. Они оживленно заговорили на своем языке, причем говорил в основном Загадочный, кивая время от времени на Публия. При этом лицо Властного выражало скуку и безразличие, а Целеустремленный явно думал о чем-то своем, лениво реагируя на речи Загадочного, который энергично продолжал что-то доказывать. Наконец, он устало махнул рукой и подошел к Публию.
– Кто ты? – спросил он по-гречески.
– Публий Коминий Аврунк – равнодушно сказал инженер.
– Я спросил – кто ты, а не как твое имя.
– Никто. Я теперь никто.
– Ну что ж – воскликнул Загадочный – Быть по сему.
Фраза была непонятной, но у Публия сейчас не было ни сил ни желания попытаться ее понять.