К описываемому периоду, мне уже исполнилось пятнадцать лет, и из ребенка я преобразился в юношу – подростка. Роста я был не высокого, где-то под сто шестьдесят пять сантиметров. Черные волосы я носил на косой пробор. Уже тогда у меня появилась привычка смотреть с прищуром, отчего не у всех это вызывало положительные эмоции. Особенно это раздражало конвоиров и Сергея Аркадьевича. От пережитого голода начала тридцатых, я был довольно худощав и весил всего сорок два килограмма. Был я подвижен и находился в хорошей спортивной форме.
Первые два месяца меня держали в подвалах «дома на Литейном», про который говорили: «Войдешь туда ребенком, а выйдешь стариком».
Затем перевели в «Кресты». В СИЗО меня и еще десять человек, привезли под вечер. Меня определили в камеру на третьем этаже. Когда конвоир открыл дверь в камеру, оттуда пахнуло, нет оттуда вылетел комок воздуха, наполненный запахами человеческого пота, смрада, вонючих портянок, горелых тряпок и еще чего-то не понятного, но противного. И не мудрено, в камере находилось человек двадцать, хотя предназначена она была на трех человек. Заключенные стояли плотной массой, заполняя все пространство камеры. Свободным был небольшой пятачок возле «параши», а если быть точнее, то только «параша» и была свободной. Меня впихнули в камеру, и я оказался прямехонько на «параше».
Как правило, новый человек в хате, всегда вызывает интерес сидельцев. Но здесь этого интереса не наблюдалось. Я поздоровался, как меня учили опытные сидельцы, представился кто и по какой статье. В ответ последовал только один вопрос:
– На какое «погоняло» откликаешься? -.
Я ответил, что у меня нет никакого погоняла. Камера немного оживилась. Начали выдавать «шедевры каторжанского юмора». Немного повеселившись, угомонились, и послышался суровый голос,
– Быть тебе «Малым».
Я сначала удивился, а потом сказал,
– Моего дядьку так друзья звали – .
– А кто у нас дядька?, – прозвучал тот же голос.
– Махно. Нестор Иванович Махно, – сказал я.
На мгновение воцарилось молчание, а потом камера загудела. Кто-то с интересом, кто-то с презрением, а кому-то это было вообще безразлично, но тем не менее какое-то разнообразие в жизнь заключенных это известие привнесло.
Простоял я возле «параши» два дня. Затем, двух сокамерников с вещами «попросили» на выход. На их место вскоре привели других арестантов, но я уже не стоял возле отхожего места.
На допрос меня водили чуть не каждый день. Но через месяц, издевательства Рудя, «прервал» приговор, вынесенный мне Особой тройкой, по которому мне «впаяли» семь лет лагерей по ст. 58 УК РСФСР.