Знал и о поведении женщин-аристократок, еще недавно столь надменных и недоступных для простолюдина, теперь искавших спасения от гильотины в постелях чиновников Республики, что там, некоторые дамы не отказывали даже тюремному охраннику-санкюлоту.
И так уже, поступали жалобы, что революционные тюрьмы больше похожи на бордели, где заключенные аристократки в роли проституток, охрана исполняет роль сутенеров, а в роли клиентов, как заключенные, аристократы, так и санкюлоты охраны, и люди из Трибунала…
Всё это так, но почему же эти строки бьют наотмашь, как пощечина? Не потому ли, что Шенье озвучивает весь негатив, который они скрывают от общественности, чтобы в сознании народа не сложилось ненужных обобщений. Но только ли в этом все дело? Нет.
Злоба контрреволюции опасна вдвойне, когда облечена в талантливые формы. Шенье отлично знал, чем рискует. Что ж, он сделал свой выбор.
Впрочем, у Шенье были все шансы уцелеть, о нем могли просто забыть. Его отец и младший брат – якобинец, желая спасти сына и брата, строчили жалобы и прошения, но лишь не вовремя напомнили о нем… По-человечески, конечно, жаль, и всё-таки он настоящий контрреволюционер. И хватит об этом.
Эти мысли прервал Клерваль:
– Вот он, ваш де Бресси, забирайте.
Куаньяр увидел у колонны мужчину лет 50-55 в шоколадно-коричневом костюме, черных шелковых кюлотах и с напудренными по моде старого режима курчавыми темными волосами с проседью. Он устало и безучастно наблюдал за ними.
Когда Куаньяр приблизился, де Бресси встал и с обреченным видом протянул вперед руки, словно ожидая, что его должны заковать или связать. Он сразу узнал Норбера, лишь с губ сорвалось коротко:
– Так это вы?! Вы снова меня нашли? Отчего вы не оставите нас в покое?
– Садитесь, Бресси, нам нужно серьезно поговорить. В силу некоторых обстоятельств у вас есть шанс обрести свободу и заграничный паспорт. Мало кому из «бывших» я мог бы предложить это, подумайте, прежде чем отказываться.
Куаньяр молча показал ему удостоверение Секретного Бюро при Комитете Общественного Спасения.
Граф де Бресси нервно поднялся снова. Его бледное лицо дёрнулось, как от пощечины, горло сжалось:
– Странное дело, гражданин, – в усталых глазах на секунду зажглась ирония, сменившаяся болью, – жизнь, свободу и как я понимаю еще и сотрудничество, мне предлагают люди, казнившие всю мою семью!
Он сделал гневный жест:
– Моя семья погибла, чем меня теперь можно шантажировать?! Обвинение против меня выдвинуть несложно: Роялист? Безусловно! Дворянин? Факт! Враг Республики? Да уж не друг, точно. Этого думаю вам уже достаточно, чтобы отправить меня на гильотину? Что вам еще нужно?! Я должен крикнуть: «Да здравствует король!», чтобы меня потащили в трибунал вне списка?!