В тот ударный час и проходил рядом командир родной курсантской роты. Наблюдал он за мной целую минуту. Затем подозвал и приказал следовать за собой. Ничего не поясняя, привел в чужую казарму, указал свободную койку и сообщил:
— Твое место на ближайший месяц. Вживайся…
Он иронично, но по-доброму, улыбнулся. Так я попал на курсы младших командиров. Тут и осознал, что есть настоящая жизнь с исчерпывающей нагрузкой. Зубрежка уставов, строевая подготовка, огневая и прочие предметы. Каждое утро свежий подворотничок, сапоги блестят непрерывно, кровать заправлена по правилам геометрии… За месяц научился делать невообразимое. Разборка и сборка автомата с закрытыми глазами — понятно. Но вот владение ниткой с иголкой…
Казарма — тот же знакомый с рождения барак, не привыкать. Но вот запах сапожной ваксы пропитал все клеточки тела, даже серые, на годы вперед. Я возненавидел его сразу, но пользовался ежедневно. Так воспитывается воля. В итоге из никого меня сделали образцовым сержантом, командир роты мог быть доволен.
* * *
Процесс обучения — не сержантские курсы, напряжение на порядок меньше. А если военная психика недозагружена, она впадает в лирический минор. Вспомнив школьные опыты, взял в руки перо. И скоро стал модным казарменным поэтом. Ребята, поступившие в Институт, чтобы скрыться от жизненных неприятностей или уголовного преследования, дальше второго курса не задерживались. Уходя, они переписывали мои строчки в дембельские альбомы.
Само собой, пригласили в Литературный клуб Института. Десятка полтора разномастных Рутенов собирались вечерами в одной из Красных комнат и озвучивали зарифмованные чувства. После чего начинался шумный обмен мнениями. Просидел три заседания, так и не раскрыв тетрадку. И решил — тут делать нечего. За пределами «Клуба» Рутенов не знают, я единственный «народный».
Но барачно-военный минор захватил не накрепко. Картины иных миров, с другими красками и ритмами жизни прорывались через сны… Чтобы их отразить, требовались неизвестные слова, непрожитое пока настроение. Уверенно воспринял одно: печаль и радость носят там другие одежды.
Ночами просыпался от казарменной духоты, не досмотрев самое-самое. Не успевал дойти до разгадки. Нерешенное вносило в жизнь разлад. И когда однажды ночью пришел голос, сообщавший о зареве над Кафскими горами, о дорогах солнечных и лунных, я чуть удивился и постарался забыть обо всем непонятном и непонятом. В планетной географии нет Кафских гор… Так ведь и башню может заклинить.
Отвлекло от самоанализа и углубленное медобследование. Обнаружился полный рот больных зубов. Жуткая реанимация челюстей заняла месяц и помогла воспринять металлизированный воинский регламент если не как родной, то как единственно возможный. А, значит, постараться в нем максимально адаптироваться, не умаляя собственной личности.