– Послушайте, если б я смел, я спросил бы у вас обо одной вещи.
– Говори, мальчуган, я очень рад найти случай услужить тебе.
– Случай-то уже нашелся, – продолжал Угренок, наматывая веревочку вокруг волчка: – если я пригодился вам на что-нибудь, потрудитесь сказать вашему господину, что здесь есть бедный мальчик, который бы очень хотел отдаться ему на всю жизнь.
– Значит, ни отца, ни матери? – спросил Коклико, продолжая идти.
– Ни брата, ни сестры.
– Хорошо! я знаю кой-кого, кто был таким же, как и ты.
– Вы сами, может быть!
– Я сам, и потому-то именно об тебе и не забудут… положись на нас.
Через полчаса после этого короткого разговора, продолжая – один везти свою тележку, а другой – нести свою плетушку, не обменявшись ни словом, ни взглядом, Кадур и Коклико пришли к лавке духов Бартолино. Коклико вошел первым, а Кадур за ним, в узкий коридор, в глубине которого Хлоя, стоявшая на карауле, ввела их в темную комнатку, где Гуго и принцесса Мамиани сидели запершись.
– Вот и Кадур, – сказал Коклико; – если можете, вырвать у него рассказ о том, что он видел.
– Дом караулят, – отвечал араб; – но можно войти через окно, когда нельзя через двери. Я всё выбрал из шкафов. Платье, деньги, бумаги – все положил в тележку.
– А сверху морковь и репу, – проворчал Коклико, потирая руки; – почти такой же болван, как и я, этот бедняга Кадур!
– Значит, всё спасено? – спросил Гуго.
– Всё.
– Теперь надо решаться, – объявил Коклико, – дело ясное, что мы не можем вечно жить ни в лавке с духами, ни в отеле принцессы, не оставаться навсегда в этих фиглярских костюмах.
Принцесса смотрела на Гуго с тревогой. Настал час окончательного решения.
Вдруг Гуго ударил себя по лбу и спросил Кадура:
– Ты, должно быть, нашел между бумагами пакет, запечатанный пятью черными восковыми печатями?
– Разумеется.
– Пойди, принеси его.
Кадур вышел.
– Мне дозволено пустить в ход это письмо только в случае крайней необходимости, – продолжал Гуго, – или крайней опасности.
– Увы! опасность грозит каждую минуту! – сказала принцесса.
– Приходится, значит, прибегнуть к этому талисману, который мне дала мать моя, графиня де Шаржполь, в минуту разлуки. Кто знает? спасенье, быть может, там и заключается!
– Не сомневайтесь; в ваши лета разве можно считать всё потерянным?
Кадур вошел с пакетом в руке.
Монтестрюк взял в волнении этот пакет, напоминавший ему то счастливое, беззаботное время, от которого отделяло его теперь столько событий. Он поцеловал шелковую нитку, обвязанную вокруг конверта руками графини, и разорвал верхний конверт; на втором, тоже запечатанном черной восковой печатью, он прочел следующий адрес, написанный дорогим почерком: графу де Колиньи, от графини Луизы де Монтестрюк.