Когда дверь отворилась, Бриктайль увидел, что в самом деле такая предосторожность не была лишней. Его окружило человек тридцать, готовых на него броситься, но Агриппа сделал знак рукой:
– Этот господин сознался, что был неправ… Теперь это – ягненок… Нам остается только, друзья мои, пожелать ему счастливого пути – но не мешает ему подальше обходить дубы, какие ему могут попасться на дороге: как раз на одном из них он рискует когда-нибудь повиснуть.
Взрыв смеха отвечал ему.
– А, канальи! если б только у меня была шпага! – проворчал рейтар и тотчас же принял опять невозмутимый вид, бросив на крестьян взгляд, полный презрения.
Полоумный малый, бывший все еще на службе у графа де-Монтестрюка, подвел поджарую лошадь пандура. Он сел верхом, не спеша, и поехал, высоко подняв голову, но весь зелёный от гнева и с пылающим взором.
Когда он завернул за угол стены, Агриппа положил руку на плечо графу Гуго и сказал:
– Вот вам первый враг!
VII
Гостиница Красной Лисицы
Во время прогулок молодой граф почти никогда не расставался с отысканным им в деревне мальчиком-сиротою. У бедняка не было ни родни, ни пристанища и Гуго, приютив его, нашел себе не только преданного слугу, но и друга. Звали его Коклико за красный цвет волос.
Малый был вообще очень некрасив и неуклюж: большая голова на узких плечах, длинные руки, худые ноги, все тело будто развинченное, пресмешной нос, маленькие глазки на круглом как вишня лице; но за доброту и за услужливость все забывали о его безобразии. Перед Гуго Коклико благоговел; Гуго был для него больше, чем идол, он был – великий человек.
Дружба их началась как-то раз в зимний вечер: в углу под забором маленький Гуго – ему было тогда лет десять – нашел полузамерзшего Коклико, лежащего рядом с большой связкой хворосту, слишком тяжелой для его слабых плеч. Ноги у него были голые, в разбитых деревянных башмаках, руки посинели. Сердце, у Гуго сжалось от сострадания; ни просьбами, ни убеждениями он ничего не мог добиться от бедного мальчика; взвалил его к себе на плечи, кое-как дотащил до Тестеры и положил к себе на кровать. Тепло оживило бедняжку, и как только он открыл глаза, прежде всего увидел возле себя чашку горячего супа.
– А, ну-ка, поешь, – сказал ему Гуго.
Мальчик взял, как сонный, деревянную ложку и съел суп, не говоря ни слова, но когда он понял наконец, что еще жив, глаза его наполнились слезами и, сложивши руки, он сказал:
– Как же это? на вас такое славное платье, а вы приняли участие в таком оборванце, как я!
Платье на Гуго было далеко не славное, а из толстого сукна, но на нем не было ни дыр, ни пятен, и оно показалось великолепным бесприютному мальчику.