Генерал Дымов слегка подумал и одобрил. Одобрение носило вертикальный характер и насчитывало не менее пятидесяти отборных этажей, так что полковник Крутиков немедленно ощутил себя героем известной песенки заокеанского барда, удивлявшимся своей исключительной крошечности на фоне таких грандиозных сооружений, и если не процитировал соответствующий куплет (Небоскребы, небоскребы, а я маленький такой…), то единственно потому, что боевая обстановка не располагала к отвлеченной лирике.
Между тем забытый всеми Игорь (он же система «Беркут», он же Антонио Бандерас, он же имя ему легион), стоя у расколошмаченного окна, потирал в великой задумчивости собственную переносицу. Одно слово, сорвавшееся с уст генерала Копысова, не давало ему покоя, ассоциативно напрягая ближнюю и дальнюю память, пока не завершилось нырком руки в карман куртки с последующим извлечением вырванной из журнала фотографии.
– Анна, Маша, Амфитрита, – всполохнуло в мозгу Сурова синим отчетливым пламенем.
Вслед за ним всполошились и остальные, крича, бросаясь к окну, стреляя очередями и одиночными.
– Куда? Стой! Беркут, ко мне! Лисаев, отставить драп! Варапанов, немедленно вернуться на исходную! Дон Антонио, амиго, устэ а дондэ[100], на кого вы нас покидаете?..
Последний вопль, который услышал Игорь, прежде чем, оседлав мотоцикл, с грохотом скрыться, принадлежал генералу Копысову:
– Как стреляешь, идиот! Ниже, ниже бери, а то заденешь…
Был мертвый час, время сиесты, когда все живое пережидает зной, хоронясь в тени и прохладе. Но даже для этого часа «Амфитрита» выглядела непривычно безлюдной. Если здесь сегодня санитарный день, как о том предупреждает объявление, прибитое к перегородившему дорогу шлагбауму, то где же санитары? где дезинфекционная суета и томление гигиенического духа? (Уж не станем интересоваться психическим состоянием хозяина заведения, скопидомно позволившего контролирующим органам учинить санитарный день в самый разгар сезона.) Ничего такого нет и в помине. Пустынный пляж, необитаемая автостоянка, и абсолютная тишина в главном здании. Ни тебе звона тарелок, ни веселых голосов официанток, ни даже звуков музыки из бара по имени «Посейдон», хотя там-то как раз не безлюдно. Две молодые женщины сидят за столиком в помещении, залитом ярким электрическим светом, перед порожними кофейными чашками. На усталых лицах печать нервного ожидания. Они курят и молчат. Так молчат, когда знают, – о чем бы ни заговорили, рано или поздно разговор сведется к больной теме, которую лучше не затрагивать. В сотый раз…