«Кровь хлестал-ла из разодранной щеки,
А р-рубаха р-развалилась попалам-м,
Ас-ставались чудом целы л-лепестки,
А ш-штаны ползли бессовестно по швам-м…»
Теперь девочке Вике никуда не деться от Геракла. Лассо уже накинуто, остаётся осторожно затягивать петлю и не спеша тянуть верёвочку с заарканенной жертвой на себя. Гитара в руках Геракла это волшебная палочка. С помощью неё в любовных делах он не раз обставлял даже самого Буратину.
Концерт продолжается.
Он поёт «Гоп-Стоп» (это не обсуждается);
Он поёт «Ой ё» и «Поплачь о нём» Чайфов;
Он поёт «Восьмиклассницу» Цоя;
«Город золотой» Гребня;
«Зойку» Розембаума,
«Ножи»,
«Пачку сигарет»…
Он поёт одну за другой, сам и по заказам очарованных слушателей. Молодухи просто ссут кипятком. В их возрасте такие живые концерты редкость, а уж такие исполнители, как Геракл и подавно. Я сижу, отвалившись на спинку дивана, и чувствую как по мне огромными полчищами бегают мурашки, от песен Геракла, от приятных воспоминаний, от того, что Светка положила голову мне на плечо, а я обнимаю её за талию.
Во время паузы в ожидании очередного заказа Вика просит Геракла спеть что-нибудь из репертуара «Бутырки», или Трофима.
– Я не знаю, – виновато улыбается бородач.
Все те кто не в теме, конечно удивлены, что Геракл не знает таких известных исполнителей. И только мы знаем в чём дело. Его творческая деятельность прекратилась в тот самый день, когда он оставил гитару на даче у Ёжика. А это было ещё до того как появилась «Бутырка», а песни Трофима стали популярными.
До отвала насытившись песнями, публика постепенно расползается, распадается на мелкие группы. Вику ждёт сольный концерт, исполняемый для единственного зрителя. Поночка утащил свою избранницу в двух местную каюту; Уксус со своей воркуют на палубе. Буратина поднялся в рубку, а мы со Светкой снова идём на корму. Острый киль покачивается и режет бурую плоть воды, порывы ветра бросают в наши лица прохладные капли. Покрасневшее солнце медленно падает в сосны на высоком берегу, а мы тоскливо провожаем его взглядами.
– А куда мы плывём?
Заданный Светкой вопрос повергает меня в смятение.
Куда мы плывём? Я и сам бы хотел знать, куда. Этот вопрос всё время нашего путешествия как чёрный ворон кружится вокруг меня, но, до сей поры, я старался не запускать его к себе в голову. Вместе с этим вопросом появляется ещё один.
«А где мы?»
Мы почти сутки летим вниз по реке, и, наверное, преодолели вёрст восемьсот. Если так будет продолжаться и дальше, то уже завтра мы окажемся в Самаре, или Костроме, а у меня, между прочим, самолёт в Москву через два дня. А что у неё? Какие пределы имеет её свобода?