– Если вознаграждать они будут так же щедро, как приветствуют, – перекричал он всеобщий гомон, – то мы – богачи!
– Жаль, – сказала, пересиливая спазм в горле, Джулия Абатемарко. – Жаль, Фронтин не дождался...
Они ехали шагом по главной улице города – Джулия Абатемарко, Адам "Адью" Пангратт и Лоренцо Молля – во главе компании, празднично одетой, по четыре в ряд, ровненько, так что ни одна из очищенных и прочесанных щетками до блеска лошадей не высовывала из строя носа даже на дюйм. Кондотьерские лошади были, как и их хозяева, спокойны и горды, не пугались выкриков толпы, лишь легкими, почти незаметными движениями голов реагировали на сыпавшиеся на них венки и цветы.
– Да здравствуют кондотьеры!
– Да здравствует "Адью" Пангратт! Да здравствует Сладкая Ветреница!
Джулия украдкой смахнула слезу, поймав на лету брошенную из толпы гвоздику.
– Даже не мечтала... – сказала она. – Такой триумф... Как жаль, что Фронтин...
– Романтическая ты натура, – улыбнулся Лоренцо Молля. – Ты умиляешься, Джулия.
– Умиляюсь. Слушай команду! Равнение налево! Солдаты выпрямились в седлах, повернули головы к трибуне и установленным на ней тронам и креслам. "Вижу Фольтеста, – подумала Джулия. – А вот тот, бородатый, пожалуй, Хенсельт из Каэдвена, а вот тот интересный – Демавенд из Аэдирна... Та матрона, должно быть, королева Гедвига... А молокосос, что рядом с ней, королевич Радовид, сын убитого короля... Бедный мальчишка..."
***
– Да здравствуют кондотьеры! Да здравствует Джулия Абатемарко! Виват, "Адью" Пангратт! Виват, Лоренцо Молля!
– Да здравствует коннетабль Наталис!
– Да здравствует королева! Фольтест, Демавенд, Хенсельт... Да здравствуют!
– Да здравствует господин Дийкстра! – взревел кто-то, видать, подхалим.
– Да здравствует его святейшество! – рявкнули из толпы несколько платных клакеров.
Кирус Энгелькинд Хеммельфарт, иерарх Новиграда, не без труда встал, помахал толпе и дефилирующей армии ручкой, не очень вежливо повернувшись задом к королеве Гедвиге и несовершеннолетнему Радовиду, заслонив их при этом полами своего одеяния.
"Никто не крикнет "Да здравствует Радовид!" – подумал заслоненный солидным задом иерарха королевич. – Никто даже не взглянет в мою сторону. Никто не крикнет в честь моей матери. И даже не вспомнит моего отца, не возгласит криком ему славу. Сегодня, в день триумфа, в дни согласия, примирения, к которому отец, как ни говори, тоже причастен. Поэтому его и убили".
И тут он почувствовал затылком взгляд. Нежный, как что-то такое, чего он не знал либо знал, но только в мечтах. Что-то такое, что было как прикосновение мягких и жарких женских губ. Он повернул голову. Увидел впившиеся в него темные, бездонные глаза Филиппы Эйльхарт.