"Погодите, – подумал королевич, отводя глаза. – Только погодите".
Тогда никто не мог предвидеть и угадать, что этот тринадцатилетний мальчик, не имеющий ни веса, ни значения в стране, которой управляли Регентский Совет и Дийкстра, повзрослев, станет королем и, отплатив всем за нанесенные ему и его матери обиды, войдет в историю как Радовид Пятый Свирепый.
Толпа выкрикивала приветствия. Под копыта кондотьерских лошадей сыпались цветы.
***
– Джулия...
– Слушаю, "Адью".
– Выходи за меня. Стань моей женой.
Сладкая Ветреница долго не отвечала, приходя в себя от изумления. Толпа орала. Иерарх Новиграда, вспотевший, хватающий ртом воздух наподобие огромного жирного сома, благословлял с трибуны горожан, парад, город и мир.
– Но ведь ты женат, Адам Пангратт.
– Я ушел от нее. Развожусь.
Джулия Абатемарко не отвечала. Отвернулась. Удивленная. Опешившая. И очень счастливая. Неведомо почему.
Толпа вопила и кидала цветы. Над крышами домов с хрустом И дымом взрывались фейерверки.
Колокола Новиграда заходились стоном.
***
"Женщина, – подумала Нэннеке. – Когда я посылала ее на войну, она была девочкой. Вернулась женщиной. Уверенной в себе. Ощущающей свою значимость. Спокойной. Сдержанной. Женственной.
Она выиграла эту войну. Не дала войне уничтожить себя".
– Дебора, – продолжала перечислять Эурнейд тихо, но уверенно, – умерла от тифа в лагере под Майеной. Мырру убили эльфы-скоя'таэли во время нападения на лазарет под Армерией...
Катье...
– Говори, дитя мое... – мягко подбодрила Нэннеке.
– Катье, – откашлялась Эурнэйд, – познакомилась в госпитале с раненым нильфгаардцем. После заключения мира, когда обменивались военнопленными, она пошла с ним в Нильфгаард.
– Я всегда утверждала, – вздохнула полная жрица, – что для любви нет ни границ, ни кордонов. А что с Иолей Второй?
– Жива, – поспешила заверить Эурнейд. – Она в Мариборе.
– Почему не возвращается?
– Она не возвратится в храм, матушка, – тихо сказала адептка, наклонив голову. – Она работает в больнице господина Мило Вандербека, хирурга-низушка. Сказала, что хочет лечить. Что всю себя посвятит этому. Прости ее, матушка Нэннеке.
– Простить? – покачала головой первосвященница. – Я горжусь ею.
***
– Ты запоздал, – прошипела Филиппа Эйльхарт. – Ты опоздал на торжество с участием королей. Какого черта, Сигизмунд! Твое пренебрежение к протоколам достаточно известно. У тебя не было нужды так нахально проявлять его. Тем более сегодня, в такой день...
– У меня были причины. – Дийкстра ответил поклоном на взгляд королевы Гедвиги и осуждающее движение бровей иерарха Новиграда. Поймал взглядом кривую гримасу на физиономии жреца Виллемера и усмешку на лице короля Фольтеста, достойном того, чтобы его профиль чеканили на монетах.