Вновь закручинились. Скажут, ох, скажут… У нас ведь народ такой — без охальных баек не живёт.
Но ведь другого-то ничего и не придумаешь!
— Эх!.. — Крякнул Иван, встал, подпоясался, шапку нахлобучил. — Стало быть, такая уж у меня судьба… Ну что, други? Пошли царя спасать.
— Батюшка! — спохватился тут зять Богдашка. — Да ежели тебя убьют, а сами утопнут, откуда ж я обо всём об этом узнаю-то?
Но будущие душегубцы пёрли уже ватагой в сени. Последним шёл тесть. На пороге обернулся.
— А голова на что? — сурово напомнил он. — Ну, скажешь, послал-де я тебя тайком в Домнино — царя предупредить… чтоб поглубже спрятался… А чего не докумекаешь — то историки домыслят.
— Так а что ж мне через семь лет матушке государыне в челобитной писать?..
— Пожалостнее что-нибудь… Ты, главное, не суетись. Всё равно челобитная твоя потом потеряется… — Тень обречённости легла на чело будущего мученика — вздохнул, опечалился. — Эх, зятёк… Давай попрощаемся, что ли…
Умирать никому не хотелось. Но не лишать же грядущую Россию баллады Рылеева и оперы Глинки!
3. БЕЛАЯ ГВАРДИЯ
Третий день допрашивал его штабс-капитан Благолепов, рафинированный садист, сволочь золотопогонная, ещё и с моноклем. Всего истерзал, зверюга. А сегодня, надо полагать, поведут на расстрел. Что ж, пусть ведут! Пусть посмотрят, как умирают коммунисты. За идею. За правое дело. Товарищ Сервис в своё время ссылку прошёл, тюрьму, каторгу… Уж он-то сумеет выкрикнуть напоследок в белые от бессильной ненависти эксплуататорские зенки: «Да здравствует мировая революция!»
Со скрипом и стуком откинулась тяжёлая крышка погреба. Болезненно прищурившись, узник взглянул вверх, на квадрат тусклого света, показавшегося в кромешной тьме нестерпимо ярким. Обозначились в нём две головы в плоских белогвардейских фуражках.
— Вылазь, краснопузый…
Покряхтывая от боли в сломанных на допросе рёбрах, товарищ Сервис кое-как вскарабкался по приставной лесенке и, подталкиваемый прикладами, проковылял в горницу с липкими от пролетарской крови полами. Нарочно, видать, не моют. Чтоб страшнее было.
Странно, однако бледное измождённое лицо штабс-капитана Благолепова показалось ему на сей раз несколько смущённым.
— Соблаговолите сесть, товарищ комиссар…
— Гусь свинье не товарищ, — буркнул тот и сел на табурет, хотя после такого ответа можно было бы и не садиться — сейчас собьют на пол и примутся топтать.
Но вместо ожидаемого удара в ухо последовало нечто странное: штабс-капитан вздёрнул бровь, уронил при этом из глаза монокль и, кажется, сам того не заметил — настолько был чем-то впечатлён.