— Да-с, милостивый государь, — медленно, будто сам удивляясь каждому своему слову, проговорил он. — Такие вот у нас теперь дела…
— Это какие же? — криво усмехнулся товарищ Сервис не поджившими ещё после вчерашнего губами.
— А такие, что воленс-ноленс придётся нам поменяться местами…
Опешил комиссар, даже моргнул разок.
— В каком это смысле?
— В прямом, милостивый государь, в прямом… — Благолепов встал и, озабоченно поигрывая моноклем на шнурочке, прошёлся взад-вперёд по горнице. — Не думал я, честно признаться, что этот год настанет, а он вот взял да и настал… — с загадочным видом обронил он.
Товарищ Сервис не понял.
— А какой это у нас год настал? Как был восемнадцатый, так восемнадцатым и остался…
— Это у нас тут с вами восемнадцатый! А у них там, в будущем, тысяча девятьсот девяносто первый стукнул!
— И чего?
— Да так, знаете ли… Советскую власть отменили.
— Быть не может!
— Ну вот представьте… Учебники истории переписывают. И значится в них отныне, что зверствовали-то, оказывается, не мы, а вы. Так что мы теперь не просто Белая Гвардия — мы теперь Белая и Пушистая Гвардия.
Несколько секунд товарищ Сервис сидел неподвижно. Новость ошеломила.
— А ваша баржа смерти? — хрипло выдохнул он наконец.
— Была наша — стала ваша!
— Ни-че-го себе!
В растерянности комиссар оглянулся на дверь горницы, почему-то оставленную открытой. В сенях он увидел обоих конвоиров. Один спарывал погоны, другой примерял папаху с пришитой наискосок красной ленточкой.
— И как же теперь?
— Я — в подвал. А вы принимайте хозяйство… — И Благолепов кивнул со вздохом на разложенные по столу пыточные принадлежности, явно позаимствованные в кабинете дантиста.
Товарищ Сервис с болезненным стоном поднялся с табурета, подошёл, взглянул.
— Вот ведь! — через силу подивился он. — А как хоть с ними обращаться-то?
— Научитесь, — обнадёжил штабс-капитан, освобождаясь от портупеи и монокля. — Дело нехитрое…