Генри обошел по периметру огромную комнату, женщины наблюдали за ним, стоя у двери. Возвращаясь назад, Генри случайно задел одну из коробок. Та упала, немного приоткрывшись от падения.
– Что это? – задал вопрос Генри и, не дожидаясь ответа, присел, чтобы достать показавшуюся рамку с черно-белой фотографией. – Вернее, кто это?
На фотографии, которая была обрамлена овальной серебристой рамкой, была изображена молодая девушка лет двадцати. Лицо казалось Генри знакомым. Внизу была сделана надпись белыми чернилами: «1970 год».
– Дальняя родственница того времени, – спокойно сказала Оливия, которая уже подошла к своему парню и принялась забирать из его рук рамку. – Подробностей не знаю, – она уже заталкивала фотографию в едва приоткрытую коробку, – это было давно…
– Мне вдруг пришла мысль, – улыбнулся Генри, – здесь же наверняка хранятся и твои детские фото! Я увижу их?
– Возможно, – ответила Оливия, – если я их найду. Их хранила мама, а мамы уже давно нет в живых…
– Я уверен, что мы найдем их на чердаке, – воодушевленно сказал Генри.
– Как знать… – ответила Оливия.
– Здесь никого нет. Убедились? – буркнула Виктория. – Идем ужинать.
Идя к двери, у которой стояла Виктория, Генри держал за руку Оливию. Или это она его держала… Перед выходом из чердачной комнаты он бросил беглый взгляд на одну из вешалок. Там, как ему показалось, висела мужская теплая куртка. На мгновение Генри задумчиво свел брови, но тут же забыл о той куртке. Вспомнит он о ней вновь только через несколько дней.
– Ужин я не успела окончить, была немного занята, – с улыбкой сказала Клариссе Виктория. – Потому на ужин только суп…
– Прекрасно, – улыбнулась хозяйка, – я очень люблю супы. Генри, – обратилась она к парню, – ну, как насчет завтра?
– Я думаю, можно приступить после завтрака, – немного неискренне улыбнулся тот в ответ.
– Прекрасно! – довольно сказала Кларисса.
– Какой будет наряд?
– Черный, как и престало вдове…
– Кларисса, – уныло растянула Оливия, – ну что за мрак? К чему ворошить боль давно ушедших лет?
– Некоторая боль не уходит никогда, – ответила хозяйка дома, гордо приподняв подбородок, – увы, боль нельзя похоронить с человеком, смерть которого ее принесла, однако вполне успешно с ним хоронятся все радость и любовь, каковые этот человек тебе доставлял.
– Я думаю, что любовь нельзя похоронить, – возразил Генри. – Я любил свою маму, а она любила меня. Да, боль не прошла, но любовь ее я всегда храню в памяти.
– Память… – сказала Кларисса и отвела взгляд в сторону, – это проклятие. Она играет с нами злую шутку. Мы помним все те теплые чувства, какие нас объединяли с ушедшим человеком, но уже спустя пару лет после его смерти мы не можем вспомнить его лицо… Хвала небесам за таких художников, как ты, Генри. Благодаря вам люди могут видеть лица тех, кого они любят, но кого больше нет рядом…