— Не хулигань, Султанчик, не хулигань, — ласково приговаривает мой супруг.
Или все-таки нет?
— Ну здравствуй, Сим-Сим, — небрежно говорю я в его спину.
— Ты?!
Он смотрит не просто растерянно — испуганно…
И я отмечаю, что прекрасный его фейс мощно оплыл за то время, что я его не видела, волосы неряшливо нестрижены и торчат седыми космами из-под жокейки.
А прозрачно-синие глаза в прожилках слезятся, как от насморка.
Но главное, что до меня доходит — это не он!
«Доброжелатель» Туманский тут же бы начал выпендриваться: «Ну что? Дошло, кто тебе больше всего и всегда нужен, Лизавета Юрьевна?»
Но я бормочу еще по инерции заготовленное:
— Вот… Кажется, положено поблагодарить вас, господин Туманский… За заботы обо мне… За деньги… За все, что прислали…
— Что — прислал? Кто? Какие деньги?! Ты как сюда попала? Кто тебя впустил?!
Он все засматривает куда-то за мое плечо. А по аллее издали, сидя по-дамски, бочком в седле, но верхом именно на моей Аллилуйе подъезжает всадница в роскошнейшей амазонке немыслимого цвета — кардинальской мантии! Она полыхает на аллее как ало-фиолетовый костер. И не в жокейке — шляпе величиной с кукиш на мощной гриве красно-рыжих некрашеных (это сразу видно) волос.
Лицо матово-бледное, крупный рот с сочными губищами.
Она умело подтягивает поводья, тронув бочок лошади шпоркой, и вдруг негромко говорит Туманскому:
— Сними меня, дурак.
Он и снимает, обхватив за талию.
На земле она оказывается на голову выше него.
И совсем для меня неожиданно вынимает из кармана очечник, из него мощные очки, напяливает их на породистый шнобель и разглядывает меня. Только теперь понятно, что она близорука как летучая мышь. Зрачки громадных глазищ цвета меда туманны и расплывчаты.
Но разглядывает она меня внимательно.
— Может быть, ты меня все-таки представишь, Сеня? Ты что? Застеснялся? Я и сама могу… Монастырская… Марго…
— А, черт! Только этого мне и не хватает.
— Отвали! И не дергайся. Мы сами разберемся.
Сим-Сим долго усаживается верхом на Султана. И все никак не может попасть сапожками в стремена.
Марго, ухмыльнувшись, ожигает своим хлыстом жеребца по крупу, и тот, всхрапнув оскорбленно, лупит от нас, унося Сим-Сима прочь.
Потом мы долго и молча рассматриваем друг друга.
В общем, переговариваемся глазками.
Но не только.
Первой не выдерживаю я:
— А где же ваша челюсть, мадам?
— Какая… челюсть?..
— Которую вы на ночь в стакан кладете?
Марго выдает мне белоснежно-голливудский оскал:
— Бог миловал. Своими обхожусь. Ну и как я тебе?
Тут хоть стой, хоть падай, но я вынуждена признать:
— Ничего.
— Стараюсь.