— Там «кирпич» висит. По-моему, вы не туда заехали, тетя.
— Именно туда, племянничек.
— Кто нужен?
— Да уж не ты.
— Тогда что нужно?
— Песочек, племянничек, песочек.
— Много? Самосвал? Два?
— Ты меня не за ту принимаешь, детка. Я не курятник строю. Девятьсот тонн.
— Ни фига себе! А главный на карьере.
— Когда будет?
— Вот-вот.
— Ничего, я подожду. Перекусить у вас там пока можно?
Теперь вступает старшой. Смотрит в блокнотик.
— Как ваша фамилия?
— Басаргина.
— Вам не назначено.
— Что не назначено?
— Ничего не назначено. Придется подождать здесь.
— У вас что там — засекреченные котлеты?
— У нас там свои. Закрытое совещание.
Они хотят уйти, но я окликаю их:
— Алло, племяннички, ну тогда принесите тетечке хотя бы попить.
— А чего хотите?
— Желательно джин с тоником, но джин только «Сильвер топ»! Или нет… Сухой мартини… с маленькой луковкой… Впрочем, виски «Баллантайн» тоже сгодится! Но со льдом!
— Чего?!
— Дай ей пива.
— И все?
— Веселая слишком. Тут веселых не любят. Мы тут сами… веселые…
— Вашу мать… Ну туалет у вас есть? Дамский? Мне пописать надо!
Они ржут.
— Приспичило? Ладно… валяй…
Я трушу к шалману, как бы с трудом сдерживаюсь.
В обеденном зале, оформленном в техасско-восточном стиле, почти пристойно. Если не считать того, что за одним из обеденных столов загорелые накачанные карьерщики дуются в картишки, всем командует здоровенный, как вавилонская башня, пожилой мужик. Несколько посетителей с кружками пива в руках в другом углу наблюдают футбол по телику.
А у окна за загруженным выпивкой и закусью столом на колене у расхристанного Касаткина сидит хихикающая девка в клетчатых колготах. Вот оно что! Дожимает мужика, что ли?
Мне становится как-то нехорошо. И я действительно направляюсь в сортир.
Уже мою руки, когда влетает эта самая дорожная шлюшка, глаза на лбу, трясется, шепчет:
— Это вы Басаргина?
— Ну?
— Он сказал — уносите ноги… Немедленно… Ой, да я и без него скажу! Уходите! Тут сейчас такое начнется!
— Что начнется?
— Давайте через кухню!
Она хватает меня за руку и, когда мы покидаем дамское святилище, дергает меня сильно, уволакивая за боковую дверь. Я только успеваю краем глаза заметить, что Касаткин уже стоит у стойки, где смазливенькая тля разливает с полсотни стограммовок на подносе, к стойке идет пацан в стройжилете на голое тело и каске, будто лето еще.
— Ой, Юрка это… Юрка… — в ужасе всхлипывает деваха.
Мы с нею влетаем в какой-то плохо освещенный чулан, где шипит пар, воняет дымом и пережаренным мясом.
А у стойки Касаткин разглядывает парня. Потом берет с подноса стопку, протягивает ему.