— Со знакомством?
— Можно.
Пацан уже на градусе и чокается охотно.
— Продашь машину, Юра? — негромко, но в упор спрашивает Касаткин.
— Какую еще машину?
— Ту самую, Юр, ту самую.
Парень озирается на картежников и переходит на шепот:
— Тсс… Только чтобы батя не слышал. Сколько даешь?
— Ну, десятку…
— Да ты что? Обалдел? Она же новенькая, а обивка какая! И с приемником! Я же батю как просил — дай выдрать… Там же глубина! Кому там радио слушать? Рыбкам? Не дал! Он мне ничего не дает… Во… Видал? Сидит, урод… Смотрит… Думаешь, это он в карты играет? Это он на нас с тобой смотрит! Ну не даст он нам с тобой потолковать… Никогда не дает… Я его отошью щас… Ты не уходи только… Не уходи…
А пожилой в два шага достигает стойки и почти незаметно, но мощным ударом под дых заставляет сынка скорчиться.
— Пьет, засранец, — улыбаясь, говорит он Касаткину. — Ну сил больше нет воспитывать. Не знаю, что он тут вам намолол…
— Да знаешь ты, знаешь, — тихо говорит Касаткин и выплескивает свою нетронутую водку ему в глаза. И когда тот невольно вскидывает руки, чтобы протереть их, двойным ударом в челюсть и печень заставляет его рухнуть. Картежники с диким матом без раздумий кидаются на него. Касаткин, выдернув из-за пояса сзади пистолет, стреляет им под ноги.
— Назад! Лежать! Всем! Руки на голову!
Но папашечка, видно, ловил пули не раз в своей многотрудной жизни, потому как, своротив всем телом стойку, выдергивает из кассового ящика «тэтэшник» и лупит в Касаткина, еще не понимая, что уже мертв, потому как незваный гость, перекатившись по полу, стреляет в него снизу, долго и неостановимо, пока в магазине не оканчиваются патроны. И сам не замечает, что из «тэтэшника» ему зацепило череп.
Я выскакиваю из чулана, оттолкнув кого-то, вижу залитое кровью со лба лицо Касаткина. И ору отчаянно.
— Вам-то какого черта здесь нужно?! — сидя на полу, спрашивает он.
— Кто-нибудь вызовет «скорую»?!
Тля с разлива выбирается из-под стойки. Озирается недоуменно:
— А Юрка где же? Юрка?!
Из-за двери в чулан неспешно выходит дорожная фея. Она как-то виновато улыбается, зажимая что-то обеими руками на животе. И удивленно говорит мне:
— Течет… Все время течет… Юрик… Он меня ножом… Ножом… И совсем не больно… Совсем нет…
Подхватить ее я не успеваю, и она падает навзничь, стукаясь громко затылком о грязный заплеванный пол.
И только тут я замечаю, что Касаткина в зале уже нет.
Через секунду я понимаю, что бегу в сторону Волги. А далеко впереди бежит Касаткин, сбрасывающий на ходу обувь и одежду. До тельняшки и черных брюк.
— Касаткин! — ору я. — Миленький! Не надо-о-о…