И мы выезжаем.
В полуокошко ни фига не видно, кроме одного — кузов фургончика абсолютно пуст.
Мы едем долго.
Часа три, не меньше. Я только отмечаю по звуку мотора и потряхиванию — это, кажется, асфальт. А вот это трясет как на проселке.
Губы пересохли, и хочется пить.
Мне как-то уже все одно, куда меня везут. Лишь бы скорей кончилась эта мука. Ноги онемели как деревяшки, и хочется в сортир.
Наконец мы проезжаем еще какие-то ворота. И останавливаемся. Я прислушиваюсь. Где-то неподалеку ржет лошадь. Морозно пахнет свежей хвоей.
Прапорщица открывает задние дверцы фургона, отмыкает мой «пенал» и озабоченно спрашивает:
— Не описалась?
— Покуда нет, — шиплю я.
Она снимает с меня наручники и подталкивает к распахнутым дверкам.
— Ножками… Ножками давай…
Я выбираюсь из фургончика и, поскользнувшись, падаю на колени в утоптанный чистый снег. Так, с колен, и озираюсь. И если честно, поначалу даже не узнаю, где я. Отвыкла. Какая-то широкая лестница с чугунными фонарями под «старину», люксовые тонированные окна на фасаде белого трехэтажного здания.
Распахиваются громадные парадные двери, и из них, скользя ногами по лестнице, ко мне бежит Элга. Элга Карловна Станке. И несет на руках широко распахнутую длинную шубу из нежно-коричневой каракульчи. Это, наверное, для того, чтобы я не простудилась.
И только тут до меня доходит — я в загородной резиденции Туманских.
И просто отключаюсь, мягко выражаясь, теряю сознание…
Когда прихожу в себя, оказывается, все еще сижу на снегу, только уже укутанная в теплую шубу, а рядом из своего «мерса» выбирается Туманский.
Как будто за этот прошедший год ничего не изменилось.
Потом-то до меня дойдет, как сильно изменился он.
Да и я тоже.
Мы.
Но в первые минуты я понимаю только то, что мне неудобно сидеть в снегу, и я поднимаюсь.
— Ну здравствуй, Лизавета, — невозмутимо-глуховато говорит он.
— Здравствуй, Сим-Сим.
— Там Цой что-то с утра в кухне с обедом колдует… Ты как?
— Можно.
— Ты не против, если только ты да я?
Чего это он со мной чудит? Жрать-то все одно хочется…
— Не против.
Элга меня втаскивает в дом, и первым делом я ныряю в сортир. Потом она меня тащит дальше. Я замедляю шаги и начинаю потихонечку очухиваться:
— Ну ты как, Карловна?
— Вы будете очень смеяться, Лиз, но я теперь мадам Чичерюкина. Чичерюкина! А?
— И вы позволили Кузьме заклеймить вас своей фамилией?
— Он так захотел… Оказывается, это так приятно — делать то, что хочет он! И если он выразит желание, чтобы я носила, как папуаска, вот такое кольцо в носу, я его буду носить… И если он захочет, чтобы я имела прическу расцветки российского флага, я это сделаю, не имея никаких сомнений!