Ангелина вносит еще одну сковородочку с яичницей.
— Ну вот и я. Кому из вас?
Лазарев вскакивает, взглянув на часы:
— Все! Я горю! Через восемь минут у меня диспетчерская! По всей области. Больше ни секунды не могу! Лизавета, вы только дождитесь меня, пожалуйста. Ну, скучно станет — по городу погуляйте. Все! Все!
Лазарев быстро уходит. Ангелина заряжает длиннейший мундштук слоновой кости половинкой сигареты и закуривает:
— Ну вот… опять удрал… Не доглотавши…
— И часто он так у вас?
— Бывает.
— Ангелина Эдуардовна, спасибо. И давайте-ка я вам помогу…
Она разглядывает меня как блоху под микроскопом.
— Чем же?
— Ну хотя бы посуду помою…
Она ухмыляется с плохо скрываемым презрением:
— Вот что, милая… Чтобы в эту кухню войти — очень сильно постараться придется. В этом доме даже посуду мыть еще заслужить надо.
— И многие… пытались его заслужить?
— О, да. Случались… особы…
— Не вышло? У них?
— Не вышло…
— Какая жалость. Но вы знаете, Ангелина Эдуардовна, мне их почему-то совсем не жалко.
— Я догадываюсь — почему.
Я поднимаюсь из-за стола и даже пытаюсь не то сделать книксен, не то шаркнуть ножкой. Демонстрируя высший класс политеса.
— Большой привет Алексею Палычу. Он мне подарил сегодня совершенно потрясающее утро. Завтрак был на уровне, хотя тостики вы передержали. И до скорого свидания…
Она вздергивает бровь:
— Уже — «скорого?»
— Мне почему-то кажется, что оно должно быть скорым… А пока — «пока-пока!»
— И вы Лешика даже не дождетесь? — деланно удивляется эта дама.
— У меня ведь тоже дела. И он прекрасно знает, как и где меня найти.
С вызовом вскинув голову, гвардейским шагом я покидаю этот дом. В моей душе поют серебряные трубы победы. Я почему-то совершенно точно знаю, что в этот дом я еще вернусь!
…До Сомова я добираюсь только к ночи. Мой «фиат» словил гвоздь в правое заднее колесо, пришлось тащиться до шиномонтажа и менять колесо на запаску.
Гришка уже спит.
Потоп прекратился, но Волга парит непробиваемым теплым туманом. Огни города мерцают тускло-желтыми точками. Мы с Гашей сидим на веранде и бездумно смотрим сверху на реку. Мокро как в джунглях. И ясно, что завтра опять обрушится зной — не продохнешь. На фарватере низкий белый туман распарывает пассажирский трехпалубник, ползущий в низовья, на Астрахань. Он разукрашен иллюминацией, на верхней палубе танцуют люди. Что-то жеребячье вопит Радио Мозамбик, и я бы не удивилась, если бы этот черный-черный негр в белых-белых штанах крутил бы там на палубе какую-нибудь млеющую туристочку.
Вообще-то регулярные рейсы — хороший знак. Прошли времена, когда на Волге все стояло, особенно после финансовой чумы девяносто восьмого. В нашем порту ржавели от безделья краны, и только изредка на Москву проползали со стройпеском и гравием, пихаемые толкачами-буксирами, баржи, груженные на карьерах. В столице все одно строились. А я вся в мыле пыталась удержать корпорацию на плаву. Без Сим-Сима.