Все. С этим покончено. Раз и навсегда. И больше никогда ничего похожего.
Даже думать о Москве не собираюсь.
Агриппина Ивановна очень довольна, пыхтит как кадушка с квашней, лузгает семечки и загадочно ухмыляется чему-то своему.
— Ну вот видишь, Лизавета, а ты боялась. А полдела уже сделано.
— Каких полдела?
— Ты без него уже не можешь. Осталась еще одна мелочь. А как он насчет тебя? Вот как у нас с моим Ефимом было… Ходил он за мной, ходил… Я ему и улыбочку, и бедрышком вильну, как бы случайно… и глаз ласковый… И кофточку вот с таким вырезом, как у этой… Мерилин Монро… У нас только продавщица с сельпо, Лилька, на такие решалась.
— Ты?!
— Ха! Не видела ты меня тогда. Другие плетенихинские парни в обморок от моей красоты рушились, а этот ни мычит ни телится. Ну я все свои завлекалочки на замок, в глубокую заморозку. Никакого пламени — один холод. Заледенела вся. Даже узнавать его перестала. В упор не видела. Не то чтобы здороваться. И не замечала даже.
— Это дядю Ефима?
— Это для тебя он дядя. А тогда у него не лысина, а кудри были. Просто золотые. Так что было мне из-за чего ночами в подушку с горя хрюкать… Вот он у меня и скукожился, как пингвин на Северном полюсе. Сообразил все-таки. И — сватов! Так что ты держись… Вид изобрази… «А кто вы такой?» Запретное яблочко — оно завсегда слаще.
— Не смогу, Гаш.
— Да кто из нас, женщин, по-настоящему знает, что она может, а чего — никогда!
Мы треплемся как-то лениво и сонно.
И я понимаю, что моя глубокая разведка не прошла мне даром.
Я как в стиральной машине отжата. Устала, словно марафон пробежала. Сорок верст с гаком. Когда-то, на третьем курсе, меня впихнули в команду. С меня хватило одной тренировки.
Нехотя и безвольно раздумываю: а что поделывает мой губернатор?
Получает втык за меня от своей Ангелины?
Или уже просто спит?
И даже в самом страшном сне представить не могу, что именно в этот час он усиленно занимается именно моей персоной. Но совсем не в том смысле, о котором я мечтаю. Без меня меня женит. И, увы, не на себе…
И они там все в его кабинете уже чумные от непрестанного курева и бесконечного кофе.
А он дергает щекой и выдает финально:
— В общем, господа бюрократы… Если этой зимой мы заморозим хотя бы один поселок — полетят головы. Прежде всего моя! Так что все внимание — зиме. Свободны! Захар Ильич, задержись.
Чиновники покидают кабинет, Кочет переходит к столу Лазарева, на котором лежит муляж дедовой картошки. Берет его в руки и с любопытством вертит. Лазарев отбирает у него муляж и водружает на место.
— Ну как у тебя дела с нашей сомовской девушкой?