– И это, по-твоему, нормально? – Степан пошевелился на табурете, будто устраивался на нем поудобнее.
– Мы говорим не о нормальности, а о счастье человеческом. А счастье каждый по-своему понимает. И нормальность толкует тоже каждый на свой манер.
– Но это же не счастье, а вырождение!
– Возможно, – сдержанно отозвался я. – Ну а тебе-то и твоему «бобру» какое до того дело?
– Как какое? – окончательно опешил Степан.
– Ну, какое?
– А такое! Человечество безнадежно больно.
– О, разумеется! И явил себя человечеству донкихотствующий лекарь Степан, и излечил его, вернув в колею истинного счастья.
– Глупо, – Степан повесил плечи и сделал грустное лицо.
– А «бобер» – не глупо? С кем и с чем вы боретесь? С обществом, с системой? И, главное, какими методами?
– Ты можешь предложить что-то иное?
– Могу, представь себе, – я побарабанил пальцами по столу. – Оставь ты уже человечество в покое. Нечего его облагораживать, будто, вон, грядки, – я кивнул на окно. – Это система, целая система потребления не знаю уж в каком поколении. Потребления вещей, знаний, потребления опыта для удовлетворения всевозрастающих потребностей потребителя. Остальное – трава не расти.
– Порочный круг, ты не находишь?
– Возможно. Но что ты можешь предложить им взамен?
– Я никому и ничего не собираюсь предлагать, – зло прорычал Степан. Я хочу разрушить этот кошмар, разорвать порочный круг и заставить, принудить человека задуматься над идеей собственного существования, его цели. Извести корень зла в лице бездушной машины, жонглирующей человечеством.
– И каким же образом? – усмехнулся я. От слов Степана веяло прямо-таки детской наивностью. – Показывая в уличные камеры фигушки?
– Нет, кое-что другое! – Степан несильно стукнул кулаком по столу. Хорошо, что несильно – с его-то кулаком и при его силище стол точно развалило бы напополам. Вот таким кулачищем бы да по умной головке Глобально Интеллекта, и вся проблема сразу сама собой решилась.
– Ты меня пугаешь, Степа, – деланно передернул я плечами. – Я даже боюсь представить, чем ты собрался стращать бедную машину через тысячи ее глаз. Хотя, возможно, ослепнет от неожиданности и возмущения или волокно за волокно зайдет.
– Все шутки шутишь?
– Да какие уж шутки, Степа. Я на полном серьезе. Ты, кстати, возьми эту идею на вооружение.
– Ну, хватит вам лаяться, – приблизившаяся к столу баб Валя со сковородой в руке, спихнула наши локти со стола и водрузила на его середину обед. – Вот, откушайте. С пылу с жару.
– Благодарю, я пойду. – Степан порывисто поднялся с табурета.
– Сядь, – немного резко бросил я. – Тоже мне, цаца сахарная! Разобиделся, растаял, потек. Садись, говорю!