Степан некоторое время мялся, затем тяжело опустился обратно на табурет. Баб Валя тут же всучила ему в руку ложку.
– Ешьте! – командным тоном отдала она приказ, и мы не стали с ней спорить.
Я с большой охотой налег на картошку с мясом, с хрустом закусывая свежей зеленью с огорода. Степан ел словно нехотя, то подолгу ковыряя ложкой в сковороде, то нарочито медленно отламывая от рассыпчатой картошки, переложенной в тарелку, небольшие куски. И помалкивал, не забывая надувать щеки.
Баба Валя тем временем сняла с огня большой металлический чайник и залила крутой кипяток в другой – стеклянный. Взболтнулись чайные катышки, разворачиваясь и расходясь красновато-коричневой кляксой, словно спугнутый осьминог выпустил чернильную муть. Верхняя часть чайника покрылась испариной. Чайные крупинки успокаивались, кружась и опускаясь на дно. Там тишина и покой… Все в природе стремится к покою и тишине. Кроме человека. Человек вечно создает себе трудности и ищет проблемы на мягкое место, а находя их, сильно расстраивается и клянет злую судьбу…
Степан все же первым покончил с едой, отодвинул от себя пустую тарелку и утер кухонной салфеткой рот.
– Благодарю, – сухо произнес он.
– На здоровьице. Пей-от.
Баба Валя подвинула ему пустой бокал и от души плеснула в него душистого чаю. Степан тотчас уткнулся носом в бокал, держа его за тонкую ручку своими огромными пальцами, будто дитя кукольную чашечку.
– А ты не обижайся, – нарушил я затянувшееся гнетущее молчание.
– Я и не обижаюсь, – прогудел Степан в чашку. Из чашки пыхнуло паром. Будто и не из кипятка крутого, а из самого Степана пар прет.
– Обижаешься. Только это ты меня сюда вытащил, а не я тебе навязался. И я имею, в конце концов, право высказать свое мнение.
– Имеешь, – подтвердил Степан, прихлебывая кипяток. Потом взял со стола чайную ложечку и принялся размешивать ей чай, неистово гремя. Зачем он это делал, было совершенно неясно – сахар в чай он не клал.
– А если ты хотел заполучить локомотив, который безмолвно возьмется тащить твои вагоны, то – извини, ошибочка вышла, – продолжал я, внимательно наблюдая за Степаном.
– Вагоны и без тебя есть кому тащить. – Степан перестал греметь ложечкой, вынул из бокала и уставился на ее никелированную поверхность, будто искал в ней ответы на мучившие его вопросы. – Ты все правильно, конечно, говоришь. Да только разница между нами в том, что я не хочу мириться, а тебе наплевать.
– Нет, почему! – возмутился я.
– Да знаю, знаю. Ты с трудом переносишь мир, в котором живешь, но только для себя. И тебе все равно, что будет завтра, послезавтра, через сто лет.