– Ну-у, – смущенно протянул Степан.
– Говорил? А ты чего?
– Я это…
– Да ну тебя, – обиженно засопел я и поплелся на речку, потому как в дом в таком виде баба Валя однозначно не пустит. Степан, помявшись, пошел следом за мной.
– Ты извини, что так вышло. Кто мог знать.
– Я мог, – огрызнулся я через плечо. – Распоследнему ослу ясно было, что забор эту тушу не выдержит.
– Но Самсон всегда такой спокойный и уравновешенный был, – пожал плечами Степан.
– Ну, плюнул с перепугу, так что, втоптать в грязь за это, да? – продолжал жаловаться я. – А сам бы чего сделал, хрюкни я ему ночью из-за забора?
– Вспомнил? – почему-то удивился Степан.
– Вспомнишь тут, – буркнул я в ответ.
– Да будет тебе. Он больше тебя не тронет.
– А больше и не надо. Хватит с меня вашей деревни!
– Может, и уважать даже начнет.
– А мне его уважение, знаешь ли…
Я замолчал, оглядывая себя и брезгливо отколупывая с одежды подсыхающую грязь. Степан плелся за мной чуть позади. Из-под ног, квохча, внезапно шарахнулась приблудная, неизвестно что делающая в высокой траве курица. Я отшатнулся, схватившись за сердце, потом зло процедил сквозь зубы, занося ногу:
– Ты еще тут вертишься!
Но отвесить пинка не решился. Во-первых, она ни в чем не виновата – это же я на нее едва не наступил! А во-вторых, кто их знает, деревенских кур. Может, они еще более злопамятны, нежели свиньи.
Наживать лишние неприятности вовсе не хотелось, и я пошел дальше, уже более внимательно вглядываясь, куда собираюсь ступить. Возможно, день у меня такой. Бывают дни, когда все идет наперекосяк. Еще Степа привязался! Чего ему в самом деле от меня надо? Неужели нельзя оставить меня в покое? Хотя бы сейчас. Сегодня…
На речке я первым делом выкупался, а затем уселся по колено в прохладной воде и принялся застирывать брюки с рубахой. Дело шло из рук вон плохо. Стирать на руках, как и большинство городских, я не привык, и вскоре на пальцах появились саднящие потертости. Стискивая зубы и стараясь не выказать боли, я продолжал усердно тереть штанины. Степан сидел рядом на пригорке, вздыхал и откровенно на меня пялился. Вот же навязался на мою голову! Когда стало совсем невмоготу, я прополоскал одежу, выбрался на берег, тщательно отжал и развесил штаны с рубахой на ветки кустарника – высохнут или нет, но не в мокром же идти.
– Да чего ты злишься? – нарушил молчание Степан. – Будто я его на тебя натравил. Специально.
– Да плевать мне на этого хряка, – буркнул я, отворачиваясь к реке и почесывая свежий комариный укус.
– А чего тогда?
– Безысходность, Степа. Обычная человеческая безысходность.