— Мадам, с вами все хорошо? — спросил смотритель.
— Лучше не бывает, — ответила я.
Уверенными шагами я направилась к столу в конце зала. Деревянный пол сообщил склоненным головам увлеченных читателей о моем присутствии — архитекторы этого огромного помещения не учли стук каблуков женской обуви. На любопытные взгляды ученых джентльменов я ответила выпрямленной спиной и короткими кивками. Когда я наконец села за стол, я почувствовала усталость от напряжения.
Я не предполагала, что есть места, которые в истории и красоте могут соперничать с Оксфордом, но каждый раз, когда я куда-то отправлялась, я размышляла о том, как мало я знаю. Мне всегда хватало Оксфорда и Скриптория. Наши поездки к родственникам в Шотландию всегда казались мне слишком долгими, а то время, когда я жила там одна, словно навсегда отбило у меня охоту куда-либо снова уезжать. К своему удивлению, я стала получать удовольствие от моего нового приключения, хотя не думать о его причине становилось все труднее.
Сестры были не просто вовлечены в мое положение, но, казалось, они даже наслаждались им. За завтраком они спрашивали меня о моем сне, аппетите и о том, не желаю ли я съесть чего-нибудь странного. Таких желаний у меня не было, и Бет испытывала особое разочарование по этому поводу. Мой вес и режим дня записывались в блокнотик, и однажды Бет спросила меня с неприсущей для нее застенчивостью, могу ли я позволить ей увидеть мое тело обнаженным.
— Хочу нарисовать тебя, — сказала она.
Я уже привыкла стоять голой перед зеркалом и смотреть на свои изгибы от груди до низа живота. Мне хотелось навсегда запомнить себя такой, поэтому я согласилась.
Пока Бет рисовала, я стояла у окна своей спальни и смотрела на сад, утопающий в буйстве красок и густой зелени. Цветущая яблоня усыпала землю лепестками, и в своей небрежности она выглядела прекрасной. Солнечный свет падал на мой живот, и его тепло напоминало мне о наготе, но я не испытывала ни стыда, ни смущения. Бет сидела на кровати, и я слышала, как ее карандаш царапал бумагу.
Когда она попросила меня положить одну руку на живот, а другую под него, я так и сделала. Моя кожа на животе была теплой, и я прижала к ней свою ладонь. Потом был толчок. Я ответила на него. Вопреки всему на свете, я погладила того, кто рос во мне, и прошептала слова приветствия.
Я не заметила, как Бет отложила альбом. Она накинула мне на плечи халат и подошла к двери, чтобы позвать Дитте.
— Красиво, — сказала Дитте, посмотрев на рисунок, но на меня она едва взглянула. Она ушла так же тихо, как и вошла, но я видела, что ее рука вытирала слезы.