Лиззи больше не краснела, когда мистер Ллойд обращался к ней. Она смотрела ему в глаза и, если он задавал вопросы, отвечала ему, не отводя взгляд. Через неделю миссис Ллойд сама стала приносить нам кексы. Она приходила во второй половине дня вместе с мистером Ллойдом и Томми и оставалась у нас после того, как они разжигали огонь. У Лиззи вошло в привычку каждое утро печь бисквиты, а после обеда подготавливать кухонный стол к чаю. Она накрывала на четверых, но мистер Ллойд всегда отказывался. «Я только помешаю вашим женским разговорам», — сказал он однажды, выходя из кухни и прижимая шляпу к животу, чуть согнувшись, словно прощаясь с королем.
Как только он уходил, Лиззи сразу выкладывала на тарелку бисквиты и большие куски кекса миссис Ллойд. Потом она кипятила воду и заваривала чай. Миссис Ллойд, заранее сев на стул перед печью, начинала рассказывать с того места, где она закончила накануне. Они перекидывались шуточками, как будто играли в бадминтон, и казалось, что они знакомы всю жизнь. Глядя на миссис Ллойд, я видела Лиззи такой, какой она могла бы быть.
Меня иногда удивляло, почему миссис Ллойд никогда не встает, чтобы помочь Лиззи. У меня было достаточно времени для наблюдений, ведь моя замкнутость сводила к нулю все вежливые попытки включить меня в разговор. Я исключила все возможные причины: плохое воспитание, лень, усталость от забот в собственном доме о четырех сыновьях. В конце концов я пришла к выводу, что все дело в доброте. Миссис Ллойд вела себя совсем ненавязчиво и наблюдала за заваркой чая не из желания оценить его крепость. Она признавала Лиззи хозяйкой этой кухни и этого маленького дома, а себя — ее гостьей. Я всю жизнь смотрела, как Лиззи наливает чай, но она всегда это делала для Мюрреев, для миссис Баллард (которая всегда проверяла крепость чая) или для меня, то есть для хозяев, наставницы и подопечной. Я с ужасом поняла, что ни разу не видела Лиззи с подругой.
Я начала сочинять отговорки. После непродолжительных возражений Лиззи стала накрывать стол на двоих.
Поездка в Шропшир была организована, чтобы спасти меня от депрессии, о которой я раньше не задумывалась. Теперь я поняла, что, когда тяжесть жизни без Нее стала невыносимой, я могла бы броситься в воды Чаруэлл, если бы у меня хватило на это сил.
Холм без боя не сдавался, и я знала, что смогу подняться на вершину, лишь до боли истерзав свои ноги и легкие. Я жаловалась лишь те первые несколько дней: садилась и плакала из-за одышки и плохого самочувствия. Я не хотела туда идти, но Лиззи ни разу не позволила мне вернуться обратно.