Их места за сортировочным столом были завалены бумагой и книгами.
— Тогда я наведу здесь порядок, — сказала я, открыв пару книг, чтобы посмотреть, кто их владельцы.
— Прекрасная мысль, — сказал мистер Свитмен. — И когда здесь будет чисто, мистер Данкворт сможет переселиться на одно из этих мест.
Я взглянула на него.
— Думаете, он захочет?
— Мюррей всегда хотел посадить Данкворта вместе со всеми, но Кушинг и Поуп нуждались в присмотре, так что места ему не досталось. Я не сомневаюсь, что твой прежний мир восстановится до того, как у нас всех войдет в привычку писать 1908 вместо 1907.
Мой мир не смог восстановиться. Мистер Данкворт заявил, что выработал определенный порядок работы, который будет нарушен, если он переселится за сортировочный стол. «Ну конечно, — думала я, — оттуда будет трудно заглядывать в мои правки».
Мистер Свитмен постоянно предлагал мистеру Данкворту поменять рабочее место, но тот неизменно отвечал, что привык к старому, благодарил и кивал головой.
* * *
По мере того как дни стали приближаться к весне, мое настроение улучшилось. Я с нетерпением ждала поручений за пределами Скриптория, и у меня уже был намечен треугольный маршрут между Саннисайдом, Издательством и Бодлианской библиотекой.
Я перекладывала книги из корзины у двери в багажник велосипеда, когда доктор Мюррей подошел ко мне.
— Здесь исправленные гранки для мистера Харта и листочки со словом romanity[47].
Он протянул мне три страницы с редакторскими правками и небольшую стопку листочков, пронумерованных и перевязанных лентой. Когда я складывала все в сумку, одно примечание привлекло мое внимание. С ним придется подождать. Я вывезла велосипед на Банбери-роуд и направилась в сторону улицы Малая Кларендон.
Она находилась совсем рядом с Издательством и всегда была многолюдной. Поставив велосипед под окнами кафе, я заняла столик внутри и, пока ждала официанта, чтобы заказать чай, достала гранки из сумки. Всего было семь страниц: три от папы, три от мистера Данкворта и одна от Дитте. Ее страница помялась от путешествия в конверте, но, как и другие, она была заполнена пометками и исправлениями, записанными ее знакомым почерком. Доктор Мюррей тоже сделал свои замечания — решающее слово всегда оставалось за ним.
Исправление, которое я искала, принадлежало папе. Он записал свои замечания на отдельном листочке и прикрепил его к краю гранки. Каждое его слово было перечеркнуто прямыми линиями и переписано рукой мистера Данкворта. Интересно, когда он это сделал? Папа знал об этом? Я открепила листочек от гранки.