— Сегодня не холодно, — сказала я. — Можем прогуляться вдоль Касл-Милл. Я взяла с собой бутерброды.
Я не могла ничего придумать, чтобы начать разговор, хотя Гарет, казалось, не обращал внимания на затянувшееся молчание. Мы свернули на Канал-стрит и прошли мимо церкви Святого Варнавы. Только когда мы оказались на тропинке, Гарет спросил, все ли у меня в порядке. Я попробовала улыбнуться, но у меня не получилось.
— Ты заставляешь меня волноваться, — сказал он.
Я выбрала тихое место, где солнечный свет был не слишком ярким. Гарет снял пальто и расстелил на земле. Я сняла свое и положила рядом. Мы сели слишком близко друг к другу для упреков, которые, как я думала, должны обязательно посыпаться. Достав бутерброды из сумки, я протянула их Гарету.
— Говори, — сказал он.
— Что?
— То, о чем ты думаешь.
Мы смотрели друг другу в глаза. Я не хотела, чтобы что-то изменилось между нами, и в то же время желала, чтобы он смог полностью меня понять. В моей голове кружились образы и эмоции, и я забыла все слова, которые придумала заранее. Мое дыхание сбилось, и я поднялась на ноги. Подойдя к воде, я жадно глотала воздух, но мне было трудно отдышаться. Гарет звал меня, но из-за шума в ушах я едва различала его голос.
Я расскажу ему о Ней. Даже если он никогда не сможет меня простить. Мне было плохо, но я вернулась к нему.
* * *
Мы сидели друг напротив друга. Каждый на своем пальто. Гарет смотрел вниз, потрясенный и притихший. Я рассказала ему все. Я произнесла слова, которые меня пугали: девственность, беременность, роды, младенец, удочерение. Мне стало спокойнее, и тошнота прошла.
Я наблюдала за Гаретом. Возможно, я потеряю его, но Ее я потеряла уже навсегда. Возможно, он во мне разочаровался, но в себе я разочаровалась уже давно.
Я поднялась и ушла прочь. Когда я обернулась, Гарет по-прежнему сидел и гладил рукой мое пальто, которое я оставила на земле.
Церковь Святого Варнавы была открыта, и я зашла в утреннюю часовню. Не знаю, сколько времени я там провела, прежде чем Гарет нашел меня. Он накинул мне на плечи пальто и сел рядом. Когда он взял мою руку, я позволила ему вывести меня на зимнее солнце.
Мы вернулись в Издательство, я взяла свой велосипед и сказала, что доеду до Скриптория одна.
Гарет смотрел на меня, и в его взгляде не было упрека, только грусть.
— Это ничего не меняет, — сказал он.
— Как такое возможно?
— Не знаю. Не меняет, и все.
— Может, со временем изменит.
Он покачал головой.
— Не думаю. Война сделала настоящее важнее, чем прошлое, и еще более важным, чем будущее. Я полагаюсь лишь на то, что чувствую сейчас. И после всего, что ты мне рассказала, я думаю, что стал любить тебя еще больше.