Когда пришла весна, мистер Брэдли переселился в старое здание Музея Эшмола, и к нему присоединился третий редактор, мистер Крейги, с двумя помощниками. Доктор Мюррей был недоволен приходом нового редактора и заставлял свою команду работать быстрее. Как будто он хотел показать, что в третьем редакторе нет необходимости, хотя все знали, что выход Словаря задерживался уже на десять лет.
Летом 1901 года мистер Балк наконец стал называть меня мисс Николл.
* * *
— Сегодня в Скриппи будет жарко, — сказала Лиззи, когда я просунула свою голову в кухню, чтобы поздороваться.
— Ты приготовишь для нас лимонад? — спросила я.
— Я уже сбегала на рынок, — она кивнула в сторону чаши с ярко-желтыми лимонами.
Я послала ей воздушный поцелуй и отправилась в Скрипторий, на ходу просматривая почту.
Прежде чем вскрывать письма, я любила угадывать их содержимое. В то утро я, как обычно, шла по саду и перебирала конверты. Некоторые письма были адресованы «редактору». В других, совсем тонких, наверняка лежали только листочки со словами — значит, для меня. Несколько писем пришло на имя «Доктора Джеймса Мюррея», в основном от обычных добровольцев, судя по незнакомым мне обратным адресам и почеркам. Еще были пара писем от Филологического общества и один узнаваемый конверт от Редколлегии. Скорее всего, в нем было предупреждение о сокращении бюджета. И если доктору Мюррею предлагают уменьшить объем Словаря, чтобы работа над ним поскорее закончилась, то мы все пострадаем от его плохого настроения. Я положила письмо в самый низ пачки, чтобы день доктора Мюррея начался с любезностей от незнакомых корреспондентов.
Пара писем предназначалась помощникам, а самое последнее — мне.
Мисс Эсме Николл, младшему помощнику редактора
Саннисайд, Скрипторий
Банбери-роуд
Оксфорд
Впервые мне прислали письмо в Скрипторий, и впервые меня назвали помощником редактора. Я затрепетала от волнения, но радость поутихла, когда я узнала почерк Дитте. Прошло три года, но я все еще не могла думать о ней, не вспоминая о Колдшилсе, а вспоминать мне его совсем не хотелось.
На улице уже было тепло, а в Скриптории — жарко и душно. Письмо Дитте лежало отдельно — одна страница и листочек со словом. Она спрашивала о моем здоровье и работе. Дитте сообщала, что слышала от разных людей о моих успехах. Я зарделась от гордости, читая эти строки.
На листочке было написано обычное слово. Я бы и не обратила на него особого внимания, но мне пришлось. В ячейках не нашлось такой же цитаты к нему, которую прислала Дитте, хотя слово лежало в большой связке листочков, уже отредактированной и разобранной по двадцати различным значениям. Я не стала возвращать листочки обратно в ячейку, а разложила их у себя на столе.