Из делёзовской машины абсурда вышел новый академический стиль, который отличается синтаксисом без семантики. В нем неизменны повороты фраз, подразумевающие глубокую концентрацию, и напряжение на пределах абстрактной и математической мысли. Когда появляется реальная идея, она выбивается из общего хода рассуждений, будучи лишена оснований, сведена к россыпи вырванных из контекста технических деталей[100]. Так, стиль позволяет мысли и недомыслию конкурировать на равных, используя одни и те же фразы и структуры аргументации. Привилегии, которыми раньше пользовались истина, достоверность и рациональная аргументация, отменены одним махом, и теперь есть материалы, которые позволяют построить впечатляющую научную карьеру ни на чем. Более того, как бы она ни складывалась, одно можно сказать наверняка: придерживаясь левых взглядов, вы боретесь за правое дело (что бы под этим ни подразумевалось), и это вас оправдывает. Следовательно, вы защищены от серьезной критики. Ваш академический дискурс – это на самом деле игра, самовыражение, jouissance. Важно то, за кого вы, а уж тут вы все делаете правильно, находясь под защитой своего академического звания и являясь достойным получателем налогов, выплачиваемых буржуазией.
Глава 7
Культурные войны по всему миру: новые левые от Грамши до Саида
Парижская машина абсурда производила обстрел буржуазной культуры, перебрасывая глыбы непроницаемого новояза через крепостные стены на главную площадь осажденного города. Идея состояла в том, чтобы искоренить саму возможность диалога, лежащую в основе гражданского общества. Утонченные идеи относительно закона, конституции и гражданского порядка, способы, которыми люди договариваются о правах и обязанностях, проявляют уважение к оппонентам и достигают компромисса, подверглись бомбежке матемами, были «детерриториализированы» и погребены под обломками великого События. В битве, продолжающейся уже около века, за овладение культурой посредством определения интеллектуальной жизни как исключительной прерогативы левых наступил переломный момент.
Мы уже видели, как эта битва разыгрывалась на германоязычных землях после Первой мировой войны. «Буржуазная» концепция реальности была отвергнута как «ложное сознание», «фетишизм» и «овеществление», а революция предлагалась как своего рода интеллектуальное очищение, в результате которого пролетарское сознание должно было сменить засилье идеологии, а вещи – наконец предстать такими, какими являются на самом деле. Битва охватила и территорию Италии, где она приняла форму противостояния между коммунизмом и фашизмом и где главным оружием вместо непроницаемого новояза, достигшего апогея у Делёза, стала социология здравого смысла Антонио Грамши. Именно в его социологическом подходе берут начало рассуждения о культуре британских и американских новых левых, и его влияние, вероятно, столь же велико сегодня, как и в Италии до войны.