Британский социализм – и особенно социализм общин валлийских горняков – пронизан осознанием прошлого и памятью о совместно пережитых невзгодах. Настроения британского социалиста таковы, что любые политические действия, все социальные идеи приобретают смысл только в связи с предшествующими им. И чем крепче они укоренены в историческом опыте сообщества, тем больше могут рассчитывать на поддержку. Мы являемся продуктом национальной истории. И в той мере, в какой мы находим в прошлом следы духа, ныне движущего нами, в той же мере верно направление, в котором мы идем. И в той же мере нас воодушевляет общность с братьями и сестрами, которые уже ушли.
Это умонастроение прослеживается во всех работах Реймонда Уильямса. Но оно приведено в соответствие с программой культурной революции Грамши и исследованиями классового конфликта, которые мы находим у Хобсбаума, Томпсона, Самуэля и Хилла. Как социалиста Уильямса постоянно преследовали голоса предков, говорящие со страниц «Видения о Петре Пахаре»[112] и «Всякого человека»[113]. Эти слова слышатся в речах радикальных протестантов и теологов-вольнодумцев и доносятся из золотого века парламента, когда свободные, позволявшие себе инакомыслие представители английского народа, казалось бы, упразднили ограничения, налагаемые наследственной властью.
Этот последний чрезвычайный период в нашей истории был основным предметом интереса британских левых. К нему постоянно возвращаются историки и критически настроенные культурологи рабочего движения. Наиболее острая ностальгия и самое романтическое переживание утраты связаны у них с Междуцарствием[114] и событиями, которые к нему привели. Без политизированного описания этого периода таких историков, как Тоуни и Кристофер Хилл, британский социализм был бы гораздо менее самостоятельным и фактически не таким привлекательным явлением нашей национальной культуры. В сознании тех, кто группировался вокруг Образовательной ассоциации рабочих и Бирмингемского центра современных культурных исследований, твердо закрепилась идея о том, что британский социализм оправдан историей и является не чем иным, как последним выражением права свободнорожденного англичанина на свою землю и культуру.
Обсуждая Сартра и Фуко (см. гл. 4), я попытался показать важное место иконографии во французском левом мышлении, по большей части занятого детальным изображением «буржуазного» врага. Британский социализм также иконографичен, но его усилия направлены на создание портрета друга. Последний выступает в обличье идеализированного Джона Гемпдена у Тоуни, героического сектанта у Кристофера Хилла, промышленного «рабочего класса» в работах Томпсона, Хоггарта и Уильямса. Естественно, есть что-то располагающее в этом взгляде, обращенном в первую очередь на поиск друзей, а не врагов и наделившем наши левые движения местным колоритом. Британский социализм столь же далек от интернационализма Маркса (который, в свою очередь, был следствием раздробленности Германии), как и британский консерватизм. Это движение консерваторы встречают на знакомой территории, поскольку оно тоже воодушевлено любовью к дому и общему пространству. И все это заключается в ключевом понятии «культура».