в защиту революции и не описывает ее. Скорее, он берет
слово «революция», окутывая его красивыми абстракциями: это «единое действие», притом «живых людей» (понятно, что не полдействия и не призраков). Отсюда «первое, что нужно сделать в наше время – это вернуться к идее революции в обычном смысле этого слова как общественного кризиса, к его неотъемлемому контексту как части единого действия, в рамках которого оно только и может быть понято» [Ibid., p. 66].
Такой безжизненный текст снова следует понимать как иконографический. Революция делается притягательной благодаря связанным с ней идеям. Задача автора состоит в том, чтобы препятствовать мышлению и пробуждать фантазию. Революция должна стать по своей сути притягательной, а не критической идеей. «Начиная с 1917 г., – пишет Уильямс, выбирая ключевую дату, – мы живем в мире успешных социальных революций» [Williams, 1966, p. 73]. И что еще более важно, отмечает:
Друзья из Советского Союза говорили мне, что решающая битва за революцию выиграна почти на половине земного шара и что коммунистическое будущее очевидно. Я выслушиваю это с уважением, но думаю, что им еще предстоит сделать так же много, как и нам, и ощущение, что революция закончилась, может быть столь же обезоруживающим, как и чувство, что она в любом случае бессмысленна… [Williams, 1961, p. 376].
Как и его друзья из Советского Союза, Уильямс культивировал искусство двоемыслия. Из своей привязанности скорее к идолам, чем к идеям, он мог извлекать нечто одновременно академически респектабельное и идеологически верное.
«Ключевые слова» – «изложение наблюдений в форме словаря» – представляют собой ключ к поздней мысли Уильямса. Книга, которая не есть ни словарь, ни глоссарий, а идеологическое саморазоблачение, представляет собой нападение на еще один бастион правящего класса, «Оксфордский словарь английского языка». Его предполагаемая «нейтральность» – это просто выражение «буржуазного гуманизма», ценностей класса, который не нуждается в оправдании своего господства. Повсюду в тенденциозных словарных статьях Уильямса встречаются рассуждения, которые можно счесть его окончательным вкладом в культурные войны. А именно атака на свою собственную дисциплину – литературную критику – как на идеологическую «не только в том смысле, что она занимает позицию потребителя, но и в том смысле, что она маскирует этот подход чередой абстракций реальных условий отклика (таких как суждение, вкус, воспитание, оценивание, чувствительность; незаинтересованный, компетентный, строгий